Офицеры были скорее военными, нежели моряками, очень высокомерными по отношению к своим подчиненным. Мне не стоит и рассказывать, насколько частыми были случаи неподчинения среди младших офицеров, унтер-офицеров и матросов. Достаточно сказать, что после всего, что я там увидел, для меня не стало сюрпризом, что «Императорский и королевский военно-морской флот» от военного напряжения почти сразу же начал разваливаться. С другой стороны, многие из офицеров были весьма достойными людьми, особенно адмирал Миклош Хорти, которым гордился бы флот любой страны.
Мое путешествие продолжалось вдоль далматинского берега вплоть до Каттаро, где я осматривал укрепления. Каттаро во время войны стал базой, откуда австрийские крейсера выходили в рейды против заграждений Отранто. Там же находился штаб немецких подводных сил, действующих в Средиземном море.
Вернувшись позже в Вену и Берлин, я выехал затем оттуда в Англию для двухнедельного отдыха. Мирная сельская жизнь на западе оказалась прекрасным успокоительным средством для моих измученных нервов.
Перед возвращением в Германию я заехал в Лондон на совещание, на котором получил полные инструкции.
Отправился на встречу в Берлин, а оттуда в Киль для сбора сведений о двигателях подводных лодок и о других деталях.
Потом снова на берега Северного моря, затем турне по островам — Зильт, Гельголанд, Вангерооге, Нордерней и Боркум. Происшествий во время этой поездки хватило бы на целый роман. Она совпала с очередным кризисом шпиономании в Германии, а все эти острова считались важными военными объектами: естественным заслоном Фатерланда от возможной английской атаки», как называли их в Германском морском союзе. Потому мне потребовалось максимальное внимание, чтобы избежать подозрений.
В этом кратком изложении шести месяцев моей работы я еще не рассказывал о животрепещущих случаях. Но они бывали время от времени.
Во время одного из моих вояжей в Берлин я должен был встретиться с одним информатором, который до этого поставлял мне довольно много полезных сведений. Хотя по национальности он был немцем, но мать его была полька. Он был очень умен, но весьма эмоционален, и я всегда предчувствовал, что он мне доставит хлопот.
В этот раз он пришел на встречу в очень нервном состоянии. Полиция идет по его следам, уверял он меня, и за ним установлена слежка вот уже несколько дней. Он также полагал, что его почту вскрывают. Он жил в постоянном страхе ежеминутного ареста, больше не мог спать и начал много пить. В общем, он все больше склонялся к тому, чтобы самому пойти в полицию и сознаться.
