Откровение | страница 29
Хотя Наташа всячески подчеркивала, что она из дворян, что она - Наташа фон Мейер, однако выражалась она порой, как вульгарная босячка. Кстати, это довольно типично для лесбиянок активного типа. Ведь в душе они не женщины, а мужчины.
Тогда я подумал, что эта ее болтовня про Ваню - случайность, но теперь я недоуменно почесал затылок: "И как только эти чудаки узнают друг друга? Вот я их всех тогда не видел, а они - друг друга прекрасно видели. Каким образом?"
Или еще одна странность - идем мы как-то с моей идеальной невестой по Си-Клифу, а через дорогу бежит собака. Моя юная невеста поглядела на нее и, мило улыбаясь, прошептала мне на ухо: "Знаешь, Гриша, я ведь собак люблю больше, чем мужчин..." Тогда я подумал, что все это девичьи шутки, а теперь - не удивлюсь, если Наташа и с собаками тогда тоже экспериментировала...
Ох, много было тогда этих странностей, которые я замечал, но не понимал.
Вот еще одна странность - перед моим отлетом в Мюнхен Наташа завела серьезный разговор о нашем браке и при этом поставила мне такие принципиальные условия:
Вступая с ней в брак, я должен быть всегда готов к разводу.
Никаких двуспальных кроватей. Спать мы будем в разных комнатах.
Она не хочет сразу иметь детей, поэтому мы должны будем с этим подождать лет 6.
Она хочет переменить свою профессию.
Вместо работы секретаршей на радиостанции "Голос Америки" она, как оказалось, хочет заняться... искусственным осеменением. На мой недоуменный взгляд Наташа пояснила: "Искусственным осеменением... животных". При этих её словах в комнату тогда вихрем ворвался папа Мейер, вытолкал дочь и, обернувшись ко мне, стал меня уговаривать, чтобы я на ней не женился, так как мы с ней друг другу не подходим, и что вообще - все это плохо кончится.
Я стоял тогда как дурак и ничего не понимал. Сначала он долго и упорно подсовывал мне свою дочь, прямо как старый сводник, а теперь вдруг сам же меня и отговаривает. Все наоборот! Однако глаза мне тогда застилала юная и упругая Девичья плоть... Недаром говорят, что любовь слепа...
Накануне моего приезда в Вашингтон, не выдержав её бесконечных и туманных отговорок, я в сердцах написал Наташе в одном из последних писем такую фразу: "Ты ведешь себя так, словно у тебя что-то не в порядке, словно ты туберкулезная или ты - лесбиянка, которая не может себе в этом признаться".
Тогда я вовсе не думал, что она лесбиянка. Написал я это просто так, сгоряча. Но как оказалось - этим письмом я попал ей в самое больное место. Маска с нее была сброшена, и поэтому, очевидно, она встретила меня, как заклятого врага.