— Где Стрелка?
Тогда он рассказал, что произошло, начиная со вчерашних двух рублей. Нине (её, между прочим, звали Нина Александровна) трудно было дослушивать этот слишком обстоятельный — слишком спокойный, как ей казалось, — рассказ. Кивнула сколь могла сдержанно, оборвала его.
— Стрелка! — она постучала в дверь ванной. — Ты там что?
Слышался шум воды — вопрос вроде бы излишен. Но в детстве и в юности Нина сама слишком часто пряталась за этот шум… Да и сейчас бывало!
— Стрелка, ты можешь мне открыть?
— Нет.
— А когда?
— Через час.
Это можно было бы расценить как дерзость. Мать сказала мягко:
— Ну хорошо. У тебя часы на руке? Засекаешь время? Я тоже.
Потом она пошла на кухню, выключила всю свою готовку.
— Я вернусь через час.
Надела плащ, хотя на улице вовсе не было холодно. Но взрослой женщине неудобно в сентябре выходить из дому в одном платье.
Георгий Георгиевич остался один, был растерян. Выглянул в столовую:
— Хочешь, в шашки сыграем, Иван?
— Некогда! — Он смотрел серию про «Винни-Пуха», а впереди было ещё две.
Георгий Георгиевич вернулся к своей газете, сел. «Как будто бы именно я и виноват!»
Она шла по улице, торопливо вытирая слёзы — торопливо, чтобы не приставали, кому не надо. Ведь она была ещё совсем молодая женщина. В троллейбусе ей всегда говорили: «Девушка, передайте на билет». А между тем она имела уже двоих ребят!
Нина Александровна улыбнулась — и грустно и горделиво одновременно.
Начинались трудные времена! Она плакала и о своей Стрелке, которая так искренне и так бесполезно заботилась о мире в семье. И плакала о себе — уж поверьте, ей было о чём поплакать. И к тому же начинались действительно трудные времена.
Она не знала, как рассказать дочери, почему она расходится с мужем. Да и не считала, что это надо делать. Она думала, что просто однажды она своим материнским, авторитетным голосом скажет: «Вот, дети, у нас будет новая жизнь…» Нет, «новая» здесь не подходит. Новая — это как бы «хорошая». Она скажет «другая» или «иная». И дети кивнут согласно, понимающе. Потом примутся за эту «иную» жизнь.
Но оказалось, её расчёты — ерунда. Вернее всего, дети её не поймут, не послушают. Не услышат!
И всё-таки что-то она должна была сделать. Хотя бы на первое время… Ведь через час ей придётся говорить с дочерью. И невольно посмотрела на часы, утерев глаза. И почти знала: Стрелка тоже сейчас смотрит на часы, сидя в ванной на низкой скамеечке, и тоже утирает глаза.
Подумала: «Господи, мы такие с ней похожие. Как бы мне это ей растолковать». Опять улыбнулась и заплакала. Прошла мимо, не отвечая на воркотливый вопрос какого-то усача.
