— И я там видала твоего отца… это… Георгия Георгиевича! Я бы ни за что не догадалась, Стел. А мне Лёня показал. Сидят с его отцом и в шахматы. По стакану молока грохнут и дальше… Я — умираю!
— А он какой, Маш? Он плохо выглядит?
Тут Маша посмотрела на неё, как на чудо чудное:
— Романова! Ты первое слово за весь урок сказала! Я говорю-говорю… думаю: то ли уснула, то ли кино смотришь. Нормально вроде выглядит, — нахмурила лоб, — я же его раньше-то не видала. Курит, как лошадь.
— Это всегда, — Стелла махнула рукой, потом сказала шёпотом: — Маш, а может, не надо? Чего ж мы его мучаем-мучаем…
— Ведь ты же сама говоришь — он мучается. А если мы перестанем, значит, зря его мучали. Как собаку на опытах. И потом… это… ты чего ж про Ваню совсем не думаешь?
— Ну, из-за одного Вани…
— Почему из-за одного? А из-за тебя?! Видишь, уже двое.
— Да нельзя людей насильно сгонять.
— Они, наоборот, потом тебе спасибо скажут… Они же сами не понимают!
— Ну правильно! Они не понимают, а мы с тобой и с Лёней всё понимаем!
Пятый урок — литература, учительница опять не пришла, а физкультурник уехал на соревнование со «Стартами надежд». Вот это субботний подарочек! Отсидели последние сорок пять минут на безопасной биологии. Машка шептала:
— Видишь, Романова, сами небеса на нашей стороне!
Надо же — «небеса»! Лёнино воздействие… Стелла усмехнулась и покачала головой:
— Считаешь, небесам больше и заняться нечем?
— Да не трусь ты!
— Я ж тебе объяснила, Маш! При чём здесь «трусь» или «не трусь»!
Однако поплелась на второй этаж, где учились младшие классы.
— Ваня, пойдём быстрее домой. Или сам поешь. А то у меня дела!
И дальше всё как по нотам: «Какие дела?» — «На дачу с Машей едем». — «А меня?..» — «Ну если уж так просишь…»
Ничего не подозревающая Нина перебирала в овощехранилище картошку вместе со своей работой. А Стелла, Ваня и Маша тем временем были уже на вокзале… в поезде, на полпути. И вот приехали, идут от станции по асфальтовой дорожке. Тополиные опавшие листья сами стали чернее асфальта. Ваня притих, он переживал сейчас то же, что и Стелла в первый приезд: осенняя дача — неведомая страна. А Машка идёт вся раскрасневшаяся — то ли от свежего воздуха, то ли от волнения. А Стелла не знает, какая она идёт… Она идёт тревожная.
— У вас чего, дача пустая сейчас? — спрашивает Машка. — Целый дом пустует?
Вопрос этот задан был исключительно, чтобы начать разговор. А всё равно до того в нём слышалась Машкина хозяйственность: жалко, на самом деле жалко человеку, что дом пустует, а ведь можно бы его жильцам сдать, денег заработать.
