— Ты ведь понимаешь, что означает мой уход? — начал отец.
Чарли молчал и слушал.
— Он означает следующее: все, что тебе известно, — ложь.
У Чарли противно засосало под ложечкой. Он замер и пристально уставился на отца.
— Я не жду, будто ты поймешь меня, в конце концов, ты еще слишком мал, — сказал отец, — Но думаю, даже ты способен уяснить мои слова: почти все то время, пока ты рос и пока мы жили вместе одной семьей, я… мне хотелось находиться в другом месте.
Он умолк и дал Чарли несколько секунд, чтобы обдумать его слова.
— Но… — промямлил Чарли.
— О, — сказал отец, подняв руку, — не говори ничего. Ты скажешь, будто ты не имел об этом ни малейшего понятия. Тебе казалось, будто я счастлив. Да?
Чарли промолчал.
— Ты знаешь, каков ответ, сынок, — сказал отец.
— О нет… — пробормотал Чарли.
Под ложечкой у него засосало еще сильнее.
— Я делал это ради тебя, — медленно сказал отец. — Четырнадцать лет, четырнадцать лет я прожил во лжи, я терпел ради тебя. Вот так. — Он растянул губы в улыбке. — Кое-что в нашей семейной жизни было замечательно. И я люблю тебя, Чарли. Ты мой сын.
— О, папа… пожалуйста.
— Однако факт остается фактом: какие бы добрые воспоминания у тебя ни сохранились о нашей жизни, сколько бы ни было в ней хорошего, теперь все изменилось.
Он немного помолчал.
— С этих пор, всякий раз, когда ты будешь вспоминать о том времени, когда ты жил со мной, когда будешь вспоминать свое детство и все, что в нем было хорошего, ты будешь гадать, — он наклонился к столу, — были ли мы счастливы.
— О нет, — прошептал Чарли.
— Были ли мы в самом деле так счастливы, как тебе казалось?
— Пожалуйста, папа, не надо…
— Или один из нас просто притворялся?
Руки Чарли стали черными на фоне сияющего желто-оранжевым светом жезла. Он низко опустил голову, сгорбился. Джек беспомощно смотрел на своего друга. Чарли вдруг начал негромко стонать.
Сначала этот звук был едва слышным. Джек никогда не слышал, чтобы люди издавали такие звуки. Это скорее даже был не стон, а негромкий вой. Губы Чарли были слегка приоткрыты. Он чуть-чуть покачивался из стороны в сторону. Казалось, сам звук заставляет его делать это, словно этот вой или стон был каким-то отдельным существом, чем-то таким, что таилось и нарастало глубоко внутри его и только ждало возможности вырваться наружу.
— О-о-оххх-о-о! — произнес Чарли. — О, папа.
Его лицо покраснело, стало мокрым и липким, в свете, исходившем от магического жезла, засверкали слезы. Джек смотрел на друга как зачарованный.
