Нас здесь интересует не богословская истина, а историческая. С исторической же точки зрения необходимо признать ситуацию сложной и неоднозначной. Ибо, с одной стороны, многое свидетельствует в пользу той распространённой гипотезы, что отрывок Мф 5:17–20 неаутентичен: этих слов Иисус не говорил, — во всяком случае, не говорил в том виде, в каком они тут приведены. Во-первых, сложно вообразить правдоподобную ситуацию, в которой они могли быть произнесены Иисусом. Ведь в иудаизме по умолчанию принималось, что все евреи Тору соблюдают: кто-то более строго, кто-то менее строго, но об отказе от неё речь в любом случае не идёт. И уж тем более, едва ли кому-то пришло бы в голову упрекнуть в антиномистских идеях Иоанна Крестителя и его ближайших учеников, которые как раз и призывали народ к возвращению к Торе! Подобных идей не было ни у фарисеев, ни у саддукеев, ни у ессеев, ни в других направлениях иудаизма. Что же касается эсхатологических чаяний, то кого бы евреи ни ждали — помазанного царя, помазанного первосвященника, помазанного пророка, Мелхиседека, «Сына Человеческого», «Сильнейшего» и т. д., — отнюдь не предполагалось, что эта фигура принесёт свободу от Торы. Правильное толкование Торы — да; возможно, какие-то непривычные подходы к ней — да, но уж никак не свободу. Поэтому поучение, содержащееся в 5:17–18, выглядит излишним. Более того, 5:19 отражает существование неких людей, которые даже учат (!) отказу от Торы (во всяком случае, от второстепенных её заповедей). Однако для времён Иисуса правдоподобных кандидатур для такой роли подыскать трудно. Зато вся описанная в 5:17–20 ситуация отлично вписывается в контекст последующей христианской церкви, с её спорами о Законе: отменён Закон после распятия и воскресения или нет? Надо ли его соблюдать, и если да, то целиком или частично? В частности, языкохристианские последователи Павла утверждали, что Закон утратил свою силу, а иудеохристианские группы им возражали, обвиняя их в беззаконии. Во-вторых, понять само существование вышеупомянутых богословских споров легче в том случае, если Иисус не оставил ученикам прямой инструкции на сей счёт, и даже если какие-то его слова и действия допускали неоднозначную интерпретацию. В-третьих, любопытно, что Мф 5:17–20 стоит особняком в раннехристианских текстах (ср. лишь частичную параллель в Лк 16:17). С учётом важности данного отрывка можно спросить: если существовало подобное аутентичное предание, почему о нём молчат Марк, Лука, Иоанн, Павел, Фома и другие создатели древнейших христианских текстов? Одним словом, хотя полной уверенности нет, создаётся впечатление, что Мф 5:17–20 отражает, главным образом, богословие матфеевской общины, которая задним числом вложила свою позицию по вопросу о Законе в уста Иисуса.
