Досада и грусть давно соскочили с Раевского. Действительно, задуманный Багратионом маневр был так искусно сражен во всех частностях, что обещал несомненный успех.
- Очень хорошо, князь, - сказал Николай Николаевич. - Недаром завоевал я нынче день. И недаром учились вы в Италии у Суворова. Всего же главнее, что и теперь учитесь. Очень хорошо! Давеча из Салтановки прислал я к вам пленного майора французского. Втеснить ему в голову надобно, что мы завтра Могилев брать будем, и с секретом таким отпустить восвояси. От него в заблуждении своем может Даву окончательно утвердиться...
Багратион не дослушал.
- Эй, - закричал он, - эй, Алеша! Подай нам сюда калику французскую, что нынче Паскевичу в плен сдалась...
Ворожейкин даже и не заметил, как это случилось. Но теперь, когда ему снова, уже в третий раз, приходилось конвоировать Лемуана, он не чувствовал к нему решительно никакой вражды. Наоборот, старый майор казался Ворожейкину чем-то вроде собственности, взятой с бою как приз. Поэтому урядник искренне жалел о необходимости вывести пленника за линию передовых секретов и отпустить на все четыре стороны.
Разорванные тучи быстро неслись по небу. Луна, выглядывая на миг, тотчас же опять пряталась за ними, точно грустя, что некому полюбоваться ею.
- Эх, старичок! - говорил казак Лемуану. - И куда тебе идти? Зачем? Нешто у нас худо? Жизнь-то! Услад божий, а не жизнь. Верно, станичники? спрашивал он товарищей.
- Да уж жизнь! - отвечали те в лад. - Уж и жизнь!
- Лучше не надо! И коли станет кто тебе бранить нашу жизнь - в глаза плюй! Значит, лайдак, лодырь, пакостник!
- Bon dieu, que me racontent-ils la, - стонал в ответ Лемуан - quand je suis affame{33}!
- Во-во! Войну бы смахнуть. Гостей - за ворота, а уж там стращай, брат, того, кто не смыслит ничего! Молодчику же, что нынче у нас из-под руки вырвался, так и скажи: быть ему на аркане. Хоть и не жалует он, видать, ни пуль, ни ядер, а от Ворожейкина не схорониться ему никак! Так и скажи.
Линия передовых секретов осталась далеко позади. В темноте тускло маячила оранжевая россыпь городских огней и глухо слышался собачий лай.
- Прибыли! - сказал Ворожейкин. - Ну, как хошь, дед!
Казачье кольцо разомкнулось, и майор Лемуан очутился среди черного поля.
Кузьма отвернулся и дал коню нагайку - так, без всякой надобности. Это - знак, что неладно у казака на душе. Чаще всего хлопает нагайкой казак, когда уезжает из дому и прощается с близкими. Но ведь не разлука же с Лемуаном навела на Ворожейкина такую тоску?
