- Славно! - крикнул Паскевич. - Славно! Сбить теперь еще вон тех - и крест егорьевский канониру Угодникову. Поручик Травин! Надевай шпагу! Жарь картузами! Господа полковые командиры, к атаке!..
Глава двенадцатая
Раевский не верил своим глуховатым ушам.
- Сколько? - переспросил он.
- Шестьдесят тысяч, - ответил Лемуан.
- Как? Разве не авангард лишь генерала Борде-суля?
- Шестьдесят тысяч, генерал. Весь корпус маршала Даву.
- Отправить господина майора в главную квартиру, - приказал Николай Николаевич, - и передать главнокомандующему от меня вот эту записку...
Он набросал на клочке бумаги несколько слов. С этой минуты он понял, что Могилева не возьмет, так как десять тысяч человек ничего не смогут сделать с шестьюдесятью тысячами. Получив его записку и опросив пленного майора, в том же должен будет убедиться и Багратион. Но бой полыхал, и сдержать его размах было не легче, чем добиться успеха. Строго говоря, французская позиция на горе у Салтановки была неприступна. Окружавший деревню лес не позволял подступить к ней иначе, как по большой дороге. Вдоль этой дороги была установлена сильная французская батарея. Перед самой деревней - овраг с мостом и плотиной. Оба перехода были сломаны и завалены кольем. Уже несколько раз полки двенадцатой дивизии ходили в атаку через овражные топи. И... возвращались назад. Несмотря на то что картечный и ружейный огонь косил солдат, они не помышляли об отступлении. Однако и порыв к атаке уже иссяк в них. Они твердо стояли на месте. Подбитые пушки немедленно заменялись новыми, раненые и убитые люди - здоровыми. Ядра рвали землю, обдавая грязью целые шеренги, и, снова взлетев, неслись через головы. Каких только скачков и прыжков они не выделывали тут! Кони щетинились, храпели и нюхали воздух. Казалось, будто они спрашивали друг друга: "А не знаешь ли, земляк, что за дьявольщина здесь затевается?" Зато всадники сидели избочась и в ус не дули. У кого повалило коня, тот спокойно снимал седло, саквы и отходил назад. За коня казна платила, за седло - нет. Генералы Раевский и Васильчиков уже часа два стояли под огнем на берегу оврага против плотины.
- Орудийные выстрелы слева... Вы слышите, Николай Николаевич?
Раевский приложил пригоршню к левому уху.
- Да... Это Паскевич выходит на простор и развертывается. Теперь нам опять надо поднимать своих.
- Едва ли пойдут, - со вздохом отозвался Васильчиков.
- Что?
Ядро взбило у ног Раевского землю. Он равнодушно поглядел на него, как на совершенно посторонний предмет, и продолжал говорить:
