— Они узнали, что убийца из моей охраны. Они требуют твоей головы.
В виске нестерпимо закололо. Имрир прижал к нему ладонь с прядью волос.
— Да, Хозяйка.
— Ты уедешь! — ее взгляд сделался сердитым. — Вот письмо к Брезану Синеярскому и деньги.
Она раскрыла шкатулку, в подставленные ладони лег свиток и просыпалась струйка золотых.
— Тебя будут искать. Сначала в Хатане. Я велю закрыть ворота и реку. Хатан велик.
Имрир учтиво поклонился.
— Ты уедешь немедленно.
— Да, Хозяйка.
Он понял, что она сейчас возьмется трясти его.
— Ты защищал меня.
— Тогда… объяви об этом. Во всеуслышание.
Хель покраснела и вскинула голову.
— Я не хочу, чтобы тебя убили. Отравили тайком. Да у них много способов…
— Ты сама веришь в это… Хозяйка?
— Мальчик мой, — она потянулась ладонью к его щеке. Имрир отпрянул.
— Я… поеду.
Она облегченно вздохнула. Имрир подумал, что мешает ей. Мэю. И высокой политике. Зачем Верховной свары с жрецами… Покой стоит паренька-мечника. Он уедет. Он сделает все, как она просит.
— У тебя есть пол дня.
— Да, Хозяйка.
— Выходи из города пешим. Без гербов.
— Да, Хозяйка.
— Матэ будет ждать тебя с лошадьми.
Вот и все. Кончено.
Имрир поклонился и вышел из покоя. Все поплыло перед глазами. Он ухватился за занавеску. Головокружение прошло столь же внезапно, как и началось. Что бы там ни было, он выполнит свое обещание.
— Долго же я тебя ждал!
Молодой воин приблизился, ведя в поводу двух коней, гордо неся на могучем теле доспех из черепитчатых тусклых пластин прочного харарского железа; панцирь едва не лопался на широких плечах. Серые глаза смеялись. Это был младший брат Гэльда Эрнарского, теперь уже взрослый. "Однако вымахал, братец!" — любил повторять Гэльд, глядя на Матэ едва не снизу вверх. Имрир вспомнил Гэльда и поморщился: как и многие простолюдины, он не любил верховного командующего. Но на Матэ эта неприязнь не распространялась. Они сталкивались в казармах и, по крайней мере, знали друг друга в лицо.
— Этот рыжий — ядовитая тварь, — ухмыльнулся Матэ. — Зато быстрее его только Гнедой Хозяйки. Она как-то сменяла его на сокола. Так прибежал. Оставил сокольничьего с носом.
Имрир почти механически кивнул.
— Я проедусь с тобой немного. Хотя бы до господы на Южном тракте.
— А как же служба?
Матэ вынул из-за пояса грамоту:
— Всю седьмицу я свободен, как ветер!
Имрир не знал, радоваться ему или огорчаться. Бодрость Матэ развеивала печальные думы, но от громогласности болела голова. Он молча влез на рыжего.
