(о, мы поместили их в самые лучшие учебные заведения!), где говорится о том, что это существа жизнерадостные, процветающие, с хорошим аппетитом.
— Это же большая радость, когда ваш отпрыск учится в Сандхерсте, — восторженно заметил Пол.
— Да, это так приятно. Я ведь, знаете, патриот!
— Так что же вы имели в виду, когда, помните, в тот вечер, в Саммерсофте, сказали, что дети — это проклятие?
— Друг мой, на чем зиждется весь наш разговор с вами? — спросил Сент-Джордж, опускаясь на диван, где сидел его гость. Усевшись немного наискось, он прислонился к противоположному подлокотнику, сомкнул руки и закинул их за голову. — На утверждении, что некое совершенство возможно, больше того, что к нему надо стремиться, не так ли? Ну, так все, что я хочу сказать, сводится к тому, что наличие детей этому совершенству мешает. Мешает и жена. Мешает женитьба.
— Так значит, по-вашему, художник не должен жениться?
— Он женится всегда себе на погибель. Он приносит себя в жертву.
— Даже тогда, когда он встречает в жене сочувствие своему труду?
— Он никогда его не встречает, не может встретить. Женщины понятия не имеют о том, что такое творческий труд.
— Но ведь сами же они тоже творят, — возразил Пол Оверт.
— Да, только очень плохо. Ну, разумеется, они думают, что понимают, думают, что сочувствуют. В довершение всего они очень опасны. Они хотят, чтобы вы много писали и зарабатывали много денег. Их великое благородство и добродетель, их примерное здравомыслие как истых англичанок заключается в том, что они заставляют вас это делать. Жена моя ведет за меня все переговоры с издателями и занимается этим вот уже на протяжении двадцати лет. Удается ей это преотменно. Вот почему дела у меня идут хорошо. А ведь если ты являешься отцом невинных младенцев, которых жена твоя производит на свет, то разве у тебя поднимется рука лишить их своей поддержки? Вы спросили меня прошлый раз, не являются ли они огромным возбудителем. Ну конечно же да — в этом не приходится сомневаться!
— Что касается меня, то, думается, что мне нужны возбудители, — промолвил Пол Оверт.
— Ну, раз так, то n'en parlons plus!>[16] — сказал Сент-Джордж, улыбаясь.
— Думаю, что возбудителем для меня являетесь вы, — продолжал молодой человек. — Но действуете вы на меня совсем не так, как вам бы, вероятно, хотелось. Насколько я могу судить, главный ваш успех — весь этот пышный дом на Иннисмор-Гарденз.>{15}
— Успех? Неужели вы называете это успехом, когда о вас говорят так, как вы вот, например, говорили бы обо мне, сидя здесь с кем-нибудь из ваших собратьев по перу, с юношей, таким же умным и прямодушным, как вы сами? Неужели вы называете это успехом, когда вас заставляют краснеть, как вы непременно бы покраснели, если бы какой-нибудь иностранный критик (само собой разумеется, я говорю о человеке, который знает свой предмет и ясно дает вам это понять, как то всегда делают иностранные критики), да, если бы такой вот чужеземец сказал вам: «Он единственный в своей стране, которого они считают образцом совершенства, не так ли?» Неужели же это успех — заставить юного англичанина растеряться и задрожать в такую минуту от стыда за старую Англию? Нет, нет! Настоящий успех — это когда люди начинают трепетать совсем иным трепетом. Так попытайтесь же!
