"Господи, какой же я дурак, — подумал Штейнбок. — Но разве я мог предвидеть, что намеревался делать Джейден? Я выполнял свой долг и совершенно правильно написал"…
Да?
— Дошло до вас, наконец? — спросила Эндрю Пенроуз, внимательно следившая за доктором и понимавшая, видимо, какие мысли сменялись в его голове. — Вы написали и подписались в том, что я страдаю этим синдромом.
— Это не синдром, — механически ответил он.
— Неважно, я не сильна в терминологии. Факт тот, что вы сами дали этому Бржестовски… господи, ну и фамилия…
— Польская, — сказал Штейнбок. — Дед Джейдена бежал из Польши, когда туда пришли русские. Впрочем, это неважно.
— Неважно, — повторила она. — Нас сейчас слушают, да? И смотрят?
Он промолчал.
— Так вот, чтобы вы не теряли время. Я не собираюсь ничего рассказывать майору. Ни ему, никому другому.
— Зачем вы это сделали? — вырвалось у него.
— Что? Почему работала на партизан?
— Партизаны! — воскликнул Штейнбок. — Кого вы называете партизанами?
— Послушайте, доктор, — произнесла Эндрю Пенроуз с оттенком презрения в голосе. — Давайте не будем заниматься политикой. Вы здесь не для того, верно? Обсуждайте это с майором. Я только хочу, чтобы и он, и вы поняли: ничего я рассказывать не собираюсь.
— В полдень…
— Да, я знаю, — перебила она. — В результате майор действительно сделает меня сумасшедшей. А остальных попросту убьет, и вы это прекрасно понимаете.
— Это зависит от того, насколько сильнодействующими окажутся…
— Не зависит! — отрезала она. — Послушайте, доктор, скажите честно: вы все еще считаете меня психически больной?
— Нет, — сказал он, подумав. — Сейчас — нет. Сначала — да, и это отражено в протоколе. К сожалению.
— Почему сейчас — нет? — спросила она с любопытством.
— Литература и личный опыт, — сказал Штейнбок, помедлив. — Все известные мне больные расстройством множественной личности содержали компоненты, достаточно проработанные эмоционально и информационно, одни субличности были самодостаточны, другие оставались лишь фрагментами, третьи — определенными функциями, не больше. Но никогда — исключения мне неизвестны, — это не были личности или фрагменты, уже существовавшие в реальной жизни. Вы меня понимаете?
— Конечно, — сказала она. — Профессор Бернал — кто же его не знал в свое время? Я изучила его биографию. Он действительно в пятьдесят четвертом выступил на Пагуошской конференции с речью, отрывки из которой так любит цитировать политики. Только почему его зовут Рене? Имя профессора Бернала — Джон, так написано в энциклопедии.
