Только что отобедали, раздача даров началась. Сначала в горницах, заменявшая место сестры, Параша раздала оставшиеся после покойницы наряды Фленушке, Марьюшке, крылошанкам и некоторым деревенским девицам. А затем вместе с отцом, матерью и почетными гостями вышла на улицу. На десяти больших подносах вынесли за Парашей дары. Устинья стала возле нее, и одна, без воплениц, пропела к людям "причет":
Вы ступайте, люди добрые,
Люди добрые крещеные.
Принимайте дары великие,
А великие да почетные От Настасьи свет Потаповны:
Красны девицы по шириночке,
Молоды молодки по передничку,
Добры молодцы по опоясочке.
Да не будьте вы крикливые,
Да не будьте вы ломливые,
А будьте вы милостивы,
Еще милостивы да жалостливы,
Жалостливы да приступливы.
Спервоначалу девицы одна за другой подходили к Параше и получали из рук ее: кто платок, кто ситцу на рукава аль на передник. После девиц молодицы подходили, потом холостые парни: их дарили платками, кушаками, опоясками. Не остались без даров ни старики со старухами, ни подростки с малыми ребятами. Всех одарила щедрая рука Потапа Максимыча: поминали б дорогую его Настеньку, молились бы Богу за упокой души ее".
А вот как описаны поминки в стихотворении прекрасного современного поэта Олега Чухонцева:
...И дверь впотьмах привычную толкнул - а там и свет чужой, и странный гул - куда я? где? - и с дикою догадкой застолье оглядел невдалеке, попятился - и щелкнуло в замке.
И вот стою. И ручка под лопаткой.
А рядом шум, и гости за столом.
И подошел отец, сказал: - Пойдем.
Сюда, куда пришел, не опоздаешь.
Здесь все свои. - И место указал.
- Но ты же умер! - я ему сказал.
А он: - Не говори, чего не знаешь.
Он сел, и я окинул стол с вином, где круглый лук сочился в заливном и маслянился мозговой горошек, и мысль пронзила: это скорбный сход, когда я увидал блины и мед и холодец из поросячьих ножек.
Они сидели как одна семья, в одних летах отцы и сыновья, и я узнал их, внове узнавая, и вздрогнул, и стакан застыл в руке: я мать свою увидел в уголке, она мне улыбнулась как живая.
В углу, с железной миской, как всегда, она сидела, странно молода, и улыбалась про себя, но пятна в подглазьях проступали все ясней, как будто жить грозило ей - а ей так не хотелось уходить обратно.
И я сказал: - Не ты со мной сейчас, не я приду - и ты, отец, вернешься под этот свет, и ты вернешься, мать!
- Не говори, чего не можешь знать, - услышал я, - узнаешь содрогнешься.
