К о р н е й (Валерию и Виталию). Каково всю жизнь быть правящей партией и вдруг перестать, а? А, каково?
В а л е р и й. Счастье людей и чистое небо над миром – вот на что я тратил жизнь и теперь трачу. Единственно на что. То и другое обеспечивал коммунизм. Я был коммунстом без страха и упрека. Обеспечение прекратилось. Обеспечивать стал антикоммунизм. Я антикоммунист без страха и упрека. Не изменил себе ни вот на столько.
В и т а л и й. А я своего партбилета не сжигал. Не выбрасывал. И сейчас не стыжусь (достает из внутреннего кармана “корочки”).
К о р н е й (Валерию). Чистое небо над Кремлем и Смольным. И над ста миллионами чистое небо с овчинку. Это которых счастье получить заставили на общих работах. И над еще ста – кого это счастье миновало, которые на общих основаниях.
Т и г р а н. Дядь Виталик, а оппортунист-то вы, а не дядя Валера. Супер-пупер-оппортунист. И тогда были где надо. И сейчас при своих. А у него линия. И тогда при раздаче, теперь при раздаче. Служению не изменил.
В а л е р и й, В и т а л и й (вместе). Мал ты нас лажать, как фраеров. Поживи, фраер, с наше.
Т и г р а н. А если я серьезно? А я серьезно.
К о р н е й. Товарищи, товарищ не шутит! Вся страна не шутит, и нам с товарищем не до шуток.
Между тем звук магнитофона, незаметно сопровождавший все предшествовавшее действие, неожиданно делается громким, содержание слов и музыки не разобрать. Наконец Август выдергивает шнур магнитофона из стены. Ярослав не без борьбы отбирает
плакаты. Ему помогает Корней, и именно на нем сосредотачивается агрессивность собравшихся.
М а й я. Это с тебя все повернулось. С твоих надсмехательств. У нас семья как семья. Не идеал, но здоровая. Все заодно. Любящая. Оказыватся, не без урода.
К о р н е й. И инвалида.
Т и г р а н. И козла. Двоюродную сестру прищемлять.
Н и о б е я. При всех.
К о р н е й. При товарище Сталине. Но вы, кузина, мал-мала заводились.
С в е т л а н а. Извращенец. Серийный извращенец.
В и к т у а р. Валил бы ты, торчок, отсюда.
Т и г р а н. Вали, доходяга, вали.
К о р н е й. Выдавливаете. Из семьи и, шире, из общества.
М а й я. Не мы. Сам себя ставишь вне.
В а л е р и й, В и т а л и й (вперемежку). Не вне, а над. Может, спросишь себя: за что я подвергнут остракизму? Может, наша обструкция вправит тебе мозги. Может, опомнишься.
К о р н е й. Из этой бомжовой, дизентерийной, трупной жизни, без места, без прописки, без собственного очка и выгребной ямы вы же еще выдавливаете. Вы же меня – из меня – выжимаете.
