Я прилагаю к письму фотографическую пластинку, охлаждённую до необходимой температуры, в надежде, что Вы воспользуетесь ею. Вам нужно лишь встать к ней лицом — ведь свет распространяется по прямой — и подумать: «Готов!». Ваше изображение запечатляется автоматически.
Окажите мне, пожалуйста, эту услугу. Если хотите, я могу прислать Вам свою фотографию, но предупреждаю сразу: моя наружность, скорее всего, неприятно поразит Вас.
Искренне Ваш,
Скандер
Аурига-2
Дорогой друг!
Отвечаю на Ваш вопрос. Вставлять пластинку в фотоаппарат или, как Вы выразились, в «чёрный ящик», не надо. Она сработает, когда Вы подумаете: «Готов!». Уверяю Вас, света ей будет вполне достаточно.
Скандер
Аурига-2
Дорогой друг!
Вы пишете, что, ожидая ответа, показали фотографическую пластинку одному из врачей в клинике — при всём желании, я не в силах догадаться, что это такое, — и что он посоветовал Вам обратиться к властям. Я не понимаю, при чём тут власти? Мне казалось, мы ведём с Вами личную переписку.
С нетерпением жду Вашей фотографии.
Скандер
Аурига-2
Дорогой друг!
Уверяю Вас, Ваш поступок нисколько не разгневал меня, а всего только озадачил. Жаль, что пластинку Вам не вернули. Мне хорошо известно, чего можно ожидать от правительства, поэтому высылаю Вам новую пластинку.
Я не в состоянии уяснить себе, почему Вас предостерегают от продолжения переписки. Или они думают, что я съем Вас на расстоянии? Прошу прощения, но в еде я предпочитаю обходиться без водорода.
Как бы то ни было, я прошу Вас прислать мне Вашу карточку на память о нашей дружбе. Получив её, я вышлю Вам свою. Вы вольны сохранить её, выбросить или передать властям — я утешусь сознанием того, что обмен был честный.
С наилучшими пожеланиями,
Скандер
Аурига-2
Дорогой друг!
Ваше последнее письмо шло так долго, что я уже начал беспокоиться, придёт ли оно вообще. Меня огорчило отсутствие в нём фотографии, смутило упоминание о каком-то рецидиве и порадовало обещание выслать снимок, как только вы оправитесь, — что бы это ни значило. Очень рад, что Вы написали мне. Просьба руководства клуба не рассказывать в письмах о своих горестях вызывает у меня уважение. Как часто мы злоупотребляем вниманием друзей! А ведь у них забот ничуть не меньше, чем у нас. Взять хотя бы меня: я нахожусь в тюрьме, и мне предстоит провести в ней ещё тридцать лет. Сама мысль об этом невыносимо тяжела для моего свободного духа, пускай даже после отбытия срока меня ждёт долгая и плодотворная жизнь.
