Первый разбойник, обезоруженный Патером, поднял свой меч и уже вставал, но Бык ловко заколол его баселардом. Последний из четверых, оставшись в меньшинстве, бросился бежать.
— Ты в порядке, преподобие?
— В порядке, Бычище. Тебя вроде зацепило?
— Есть немножко. Что с этим будем делать? — Бык кивнул на пьяницу, который так и сидел, прислонившись к стене.
— Что делать? Это же наш келарь. Отнесем его в монастырь. Не бросать же здесь.
Похожий на хомяка человечек с круглым брюшком и толстыми щеками действительно занимал вполне хомячью должность монастырского келаря, то есть управлял всем церковным имуществом, находившимся в ведении местного епископа.
Бык легко обхватил монаха и потащил в монастырь. Патер обшарил убитых, забрал оружие и деньги.
В монастыре Бык быстро промыл рану, а стирку рукава отложил на следующий день. Патер проявил гостеприимство, укладывая гостя на своей кровати. Было бы некрасиво ходить по обители с пьяным монахом на плече и спрашивать каждого встречного, где находится келья келаря.
Келарь не был похож на поклонника Бахуса. Из его несвязных фраз Патер понял, что тот напился с горя, в предчувствии больших неприятностей. Как ни удивительно, келарь не разделял здешних традиций к злоупотреблению спиртным, поэтому с непривычки перебрал и чувствовал себя прескверно. Патер вовремя заметил, что выпивка и закуска из желудка гостя просятся наружу, и потащил несчастного в сортир.
Сортир во флигеле для паломников и послушников не предполагал особого уединения. Оштукатуренные стены, доска с круглыми прорезями над выгребной ямой. Особой вони не было, поскольку хозяйственные монахи еще в четырнадцатом веке устроили себе канализацию.
— Он оставит меня без работы, — размазывая слезы по лицу, хныкал монах.
— Кто?
— Епископ. Он хочет продать все наше добро, которые не предназначено для богослужения.
— Зачем?
— Чтобы иметь деньги, когда его снимут с должности. Он продаст все за гроши своему брату. А я тогда кому буду нужен? Мне придется молиться вместе со всеми! Каждый день!
Патер чуть не упал. Священник, который открыто признается, что его не устраивает праведная жизнь, и что он предпочитает "работать и Богу и Мамоне"! Куда катится мир! А епископ, который готов ограбить родную Церковь? Это же ни в какие ворота не лезет!
Двое послушников, которые уже закончили свое грязное дело и собирались уходить, задержались в дверях.
Келарь продолжал жаловаться на жизнь.
— Потом все вскроется и меня отлучат от церкви! Будут пытать! И повесят!
