Бартоломео ни разу не был в школе фехтования, но из исповедей горожан знал, что таковая в городе существует. Из исповедей он мог знать все, что происходит в городе, если бы взял себе труд все это запоминать. По здравому размышлению, он предложил Патеру и Быку компромисс: обучать желающих боевым искусствам в предназначенном для этого месте, а не в божьем доме. Швейцарцы с удовольствием согласились.
Скромный булочник, как можно было догадаться по его действиям в Швайнштадте, не всегда занимался мирной работой. Много лет назад, когда дядюшка Бык обучался практической механике во Франкфурте, он с честью прошел вступительные испытания братства святого Марка и посвятил добрых полтора десятка лет сначала обучению в братстве, а потом и преподаванию. Бык вернулся домой в почетном звании фехтмейстера, хотя по природной скромности никогда этого не афишировал.
Напоминанием о тех временах был перстень с гербом братства, предъявив который, толстяк не только получил разрешение преподать урок монахам в тренировочном зале братства, но и был приглашен на семинары по боевым искусствам. Марковы братья планировали во время турнира каждый день устраивать разбор поединков и обсуждение техники бойцов.
Вечером перед открытием турнира Патер и Бык провели занятие для послушников и марковых братьев и, не нарушая монастырского распорядка, отправились из западного предместья обратно, чтобы успеть до закрытия городских ворот. С моря дул легкий ветерок, из окон пахло едой, по улицам прогуливались влюбленные парочки. По пути попадались мужчины, оживленно обсуждавшие рыцарей, лошадей и доспехи, и женщины, обсуждавшие дам и наряды.
Попадавшиеся навстречу духовные лица, как правило, тучные, холеные, с модными прическами, в богатых одеяниях и с огромными золотыми крестами оглядывали скромного пожилого священника свысока. Патер в ответ хмурился и ругался шепотом, поминая грех гордыни и чревоугодия. Бык не обращал особого внимания на безоружных пешеходов, сколько бы золота на них ни было, и прокладывал себе путь широкими плечами и внушительным брюхом. Оба думали о своем, первый — о проблемах морали и нравственности в Римской католической церкви, второй — о завтрашнем разборе турнирных боев для молодежи из Братства.
На последнем перекрестке, выходя из узкого переулка на ведущую к воротам улицу, шириной аж в десять футов, Бык случайно сбил одного из местных "символов гордыни и чревоугодия". Столкнувшись с набравшим скорость швейцарцем, монах отлетел на пару шагов и чуть не оказался под копытами огромного рыцарского коня, если бы Бык не поймал его за рукав. Священник пошатнулся и упал швейцарцу на грудь. От преподобного несло выпивкой как из винной бочки, он едва стоял на ногах, а по его толстым щекам текли крупные слезы.
