— Ну?
— Эту опасайся насчет детского воспитания: она в садике работает, какая-то там начальница, — загрызет…
— За что?
— Все. — Владимир Николаич широко заулыбался, полу-поклонился всем и пошел здороваться с каждым отдельно.
Груша следовала за ним. На нее смотрели вопросительно, строговато. Женщина в голубом платье посмотрела даже подозрительно. Груша очень смущалась.
Наконец они сели на отведенное им место. Получилось — напротив женщины в голубом, а по бокам пожилые и не очень пожилые, серьезные люди, явно не завсегдатаи ресторанные, больше того, кажется, презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане.
Смотрели в зал, переговаривались. Делали замечания. Не одобряли они все это — весь этот шум, гам, бестолковые разговоры.
— А накурено-то! Неужели не проветривается?
— Дело же в том, что тут специально одурманивают себя. Зачем же проветривать?
— А вон та, молоденькая… Вон-он, хохочет… Заливается!
— С офицером-то?
— Да. Вы посмотрите, как хохочет! — будущая мать.
— Почему будущая? У них сейчас это рано…
— Это уж вы меня спросите! — воскликнула женщина в голубом. — Я как раз наблюдаю… результат этого хохота.
— А где наш диссертант-то? — спросил Владимир Николаич.
— За руководителем поехал.
— За генералом, так сказать?
— За каким генералом?
— Ну, за руководителем… Я имею в виду Чехова, — пояснил Владимир Николаич. И повернулся к Груше: — У него руководитель — какой-то известный профессор.
— А ты говоришь, генерал.
— Ну, генерал — в переносном смысле, — даже рассердился Владимир Николаич. Но говорил он негромко. — Я шучу так. Ты тоже пошути с кем-нибудь… Состри чего-нибудь. Чего сидишь, как…
Груша, изумленная таким требованием, посмотрела на своего жениха… И ничего не сказала.
— Немножко будь оживленнее, — уже мягче сказал Владимир Николаич. — Не теряйся, я с тобой. Покритикуй алкоголиков, например.
Груша молчала.
А вокруг говорили. Подходили еще родственники и знакомые диссертанта, здоровались, садились и включались в разговор.
— Кузьма Егорыч, — потянулся через стол Владимир Николаич к пожилому, крепкому человеку, — не находишь, что он слишком близко к микрофону поет?
— Нахожу, — кивнул пожилой, крепкий. — По-моему, он его сейчас съест.
— Кого? — не поняли со стороны.
— Микрофон.
Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.
— Сейчас вообще мода такая: в самый микрофон петь. Черт знает, что за мода.
— Ходит с микрофоном! Ходит и поет.
— Шаляпин без микрофона пел…
— Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, — сказал пожилой, крепкий. Сказал так, как если бы он лично знавал Шаляпина и видел, как тот гасил своим басом свечи.
