— Да не красавца! У него же разговоров больше нету: пить бросил да мебель покупает.
— Ну и что, хорошее дело.
— Да что же — все об одном да об одном.
— Ну, рад, что бросил, вот и говорит про это. Потом, не знаю, конечно, но ему тоже, наверно, охота с лучшей стороны себя показать. Вот — мебель покупает. Бабам же нынче что — лишь бы не пил да деньги зря не мотал. Вот он и жмет на это. Его тоже понять надо. Мой тебе совет: не торопись с выводами. Подожди. А Витьку я заберу. И не переживай: хуже не будет. Будет только лучше.
— У тебя у самого там тесно…
— Ничего.
— Да Нюра бы не осердилась. Скажет — во-от, еще племянника привез. Своих мало!
— Ну и дура будет, если так скажет. Да и не скажет сроду — поймет. Давай, нечего думать. Испортим парня. А так — мы его счас оторвем от всяких его дружков да от улицы, он волей-неволей за книжки сядет. Пусть поживет в деревне, пусть… Давай, собирай его — прямо счас и поедем. Чего тянуть-то? Да и мне надо сегодня же вернуться… Давай. Где он?
— Там.
Дядя Коля заглянул в комнату.
— Да где?
— Нету?! — испугалась мать. — Мать пресвятая Богородица!.. Здесь был!
Дядя Коля подошел к окну, тронул створки — они распахнулись.
— Не пужайся — здесь он где-нибудь. В окно вылез.
Мать кинулась сразу к Юрке.
Витька был там. Юрка и Витька сидели на лавочке, дед лежал на печке, но не хворал, а так — погреться залез. Молчали.
Быстро вошла встревоженная мать.
— Витька… Здравствуйте! Ох, Витька… — Мать успокоилась, но еще не могла отойти от быстрой ходьбы. — Что же ты ушел, сынок? Там дядя Коля ждет…
Витька, Юрка и старик молчали.
— Пойдем домой. — Матери стало неловко, потому что она почувствовала в их молчании суд себе.
— Что, Витька… в ссылку ссылают? — сказал старик.
— В какую ссылку?! — вспыхнула мать. — Что ты, дедушка, говоришь-то!
— Да я шутейно, — успокоил старик. — Так я… болтанул. В гости он поедет. Хорошее дело.
— Пойдем, Витя, — опять сказала мать.
Витька сидел. Молчал.
— Я не в осуждение говорю, — продолжал старик. — Кого осуждать? Такая теперь жизнь. Но вот раньше понимали: до семнадцати годов нельзя парня из дома трогать. У нас тада вся деревня на отхожий промысел ходила… И вот, кто поумней был — отцы-то, те до семнадцати лет сына в город не отпускали. Как ушел раньше, так все: отстал человек от дома. Потому что — не укрепился, не окреп дома, не пустил корешки. А как раньше время оторвался, так все: начинает его крутить по земле, как лист сухой. Он уж и от дома отстал, и от крестьянства… А потому до семнадцати, что надо полюбить первый раз там, где родился и возрос. Как полюбил на месте — дома, так тебе это и будет — родина. До самой твоей смерти. Тосковать по ей будешь…
