— Давай, мы сбегаем за четвертинкой? — еще раз предложил Юрка.
Старик помолчал.
— Не надо, — сказал. — Перемаюсь как-нибудь.
Ребятишки достали хлеб и принялись за сало.
— Ну и как мне его теперь, папкой, что ли, звать? — спросил Витька негромко.
Юрка пожал плечами.
— К нам, когда папка помер, тоже приходил один… я его дядей Сашей звал. Не мог. Я папку-то хорошо помню.
— И я помню.
— Ну и будешь дядей звать… Нечего их наваживать. Старый?
— Старый, — сказал Витька, всерьез озабоченный новым «папкой».
— А у его, что же, родных-то никого не было, что ли? — спросил старик с печки.
— У кого? — не понял Юрка.
— У того академика-то. Одни студенты стояли?
— У Павлова? Были, наверно. Я точно не знаю. Завтра спрошу в школе.
— Дети-то были, поди?
— Наверно. Завтра узнаю.
— Были, конечно. Никого если б не было родных-то, немного надиктуешь. Плохо человеку одному. Не приведи Господи!
…Мать Витькина громко засмеялась.
— Не знаю, — сказала она. — Я так не думаю.
— Уверяю вас! — тоже улыбаясь, воскликнул слегка заалевший Владимир Николаевич.
И дядя Николай тоже слегка заалел… Всем было хорошо, все слегка поразмякли.
— А не спеть ли нам?! — догадался дядя Николай. — А? Эх, Витьки нет, он бы нам счас на баяне подобрал какую-нибудь.
— Хорошо играет? — спросил Владимир Николаевич.
— Мой подарок, — не удержался, похвастал дядя Нико-лай. — На день рождения ему отвалил — пускай учится.
— Люблю музыкальных детей, — сказал Владимир Николаевич.
— Так споем, что ли!
— Какую? — спросила Груша.
— Давай какую-нибудь. Ты у нас песельница.
— Ну, прямо!.. Нашел песельницу.
И вдруг Владимир Николаевич, прикрыв маленькие петушиные глаза, зачастил не шутя, козлом:
Небо, небо, небо, небо-о!..
Хотел-то он всерьез, но так это вышло смешно и нелепо, что Николай и Груша засмеялись. Тогда засмеялся и Владимир Николаич — будто он хотел пошутить.
— Давай, Груша! — попросил опять Николай. — Помнишь, про колечко как-то… Про любовь, про колечко. Ты часто пела…
Груша, справившись со смущением, вскинула голову, как-то простецки-смело глянула на «суженого», усмешливо улыбнулась и негромко, красиво запела:
Что стоишь, качаясь,
То-онкая рябина-а?
Го-оловой склоняясь
До самого тына…
Брат Николай неожиданно хорошо, в лад поддержал:
…Го-оловой склоняясь
До самого-о тына.
Они, видно, певали раньше — славно у них вышло.
повела дальше Груша, -
За-а рекой-ой широкой
Та-ак же о-одиноко
Дуб стоит высокий.
Владимир Николаич заблеял было:
