Вскоре, спешно созванная комиссия, сняла П. Ф. Куропатку с занимаемой должности, понизив его до главного по культуре и переложила бремя управления городским транспортом на проныру-Селёдкина.
Прохор Филиппович четыре дня пил горькую. По утрам заботливая Марья Семёновна, подавая ему сверкающий огранкой хрустальный графинчик, неизменно повторяла:
— В куньтуре-то Прошенька спокойнее, это не трамвай. Тут если ток и отключют, то разве, чёртово колесо в парке встанет. А которые наверху застрянут, тех пожарные сымут за милую душу. В куньтуре спокойнее.
И он не спорил, поскольку иначе тон «половины» менялся:
— Может, наконец, остепенисься…
Скандальные происшествия на десятом маршруте прекратились, хотя карманные кражи, конечно, случались. Постепенно поутихли и слухи. В очередях за керосином судачили больше о дирижаблях и ценах на хлеб. Всю середину «Институтской», почти до рельсов, загородили от извозчиков забором, а чтобы оправдать сооружение оного (не давая пищу глупым домыслам), начальство постановило возвести на площади какой-нибудь памятник или фонтан. И даже Прохор Филиппович порой сомневался, имело ли место роковое собрание на квартире, перевернувшее его размеренную жизнь, и не интриги ли это Селёдкина. Вспоминая зама, главный по культуре неизменно вклеивал «словцо», со злорадным нетерпением дожидаясь вешних дней и продолжения секретных испытаний. Переключаясь следом на Полинку и её мать, со всем их подлым племенем, вклеивал другое и, признаться, очень расстраивался. Но, время лечит. «А и, правда. В культуре-то, оно спокойнее. С ней каждый разберётся», — смирился он наконец. Подобно большинству, полагая, что у власти стоят люди грамотные, информированные, знающие что-то такое, что ему ГПКульту знать не положено и в тайне веря, что рано или поздно они рассудят кто прав, кто виноват (крамольная мысль, что и там — наверху тоже дураки, даже не приходила ему в голову).
* * *
— Сунешь между клеммами и тикай, — тот пионер, что выглядел взрослее, показал приятелю как держать долото. — Смотри, за метал не схватись…
— А сработает? — второй, обритый наголо, конопатый, с недоверием взглянул на протянутый инструмент, потом на залитый электрическим светом экспериментальный сад сельскохозяйственного училища.
— Застукают…
— Не застукают. Люське сверху всё как на ладони,
— первый указал на чёртово колесо, покачивавшее кабинками, чуть не над самым яблоневым питомником.
— Когда сторож отойдет, она платком махнёт, а уж как свет вырубим, хоть весь сад обери.
