Мистер Уэнрайт коротко сказал нам о наших обязанностях, но ничего нового не открыл. Пока он говорил, я старалась к нему присмотреться, ведь мне предстояло ещё очень долго иметь с ним дело. Лицо у него не было ни красивым, ни некрасивым. Форма удлинённая, черты довольно правильные, чёткие, глаза среднего размера. Ничего яркого, броского. Думаю, что дело здесь не в форме носа, губ или разрезе глаз, а в характере. Будь мистер Уэнрайт чуть поживее и подобрее, то и лицо у него сразу стало бы симпатичным, а сейчас передо мной была холодная суровая маска.
Особенно сверлить его глазами я, конечно, не могла и рассматривала исподтишка, чтобы не привлекать внимания, но, похоже, я могла бы обозревать его в бинокль, и он всё равно бы этого не заметил: ни разу его взгляд не обратился на меня. Похоже, нам предстоит общаться лишь по самой крайней необходимости, связанной с работой, а в остальное время он будет меня игнорировать. Я согласна, если при этом будет соблюдаться вежливость, и меня это не будет тревожить, если с прочими двумя сослуживцами у меня сложатся нормальные человеческие отношения. Пока же я ощущала, что справа и слева от меня стоят два истукана и внимают командиру с тупой солдатской готовностью. Хотелось бы мне посмотреть в это время на себя. Вполне может быть, что как раз я-то и выглядела тупее всех.
Кончив говорить, мистер Уэнрайт познакомил нас с расписанием наших вахт (выяснилось, что на мою долю ночных вахт не выпадает), а затем каждый занялся своим делом. Мне предстояло рассчитать курс "на повороте" (как это называлось у нас с Зиной) и представить работу первому штурману, а тот, проверив расчёты и внеся разумные предложения, или вернёт их мне для доработки или отдаст командиру. Кроме того, мне надо было спешно познакомиться с расположением приборов, чтобы ориентироваться среди них с закрытыми глазами, потому что я по собственному опыту знаю, как это облегчает работу.
Моя вахта началась сразу же после роспуска собрания, и мистер Форстер вежливо, но несколько, как мне показалось, свысока указал мне моё рабочее место и вкратце ознакомил с системой расположения приборов, очень разумной и удобной, не скажу, что лучшей, чем у нас на корабле, но два момента мне понравились, и после того, как я обдумаю, как их включить в нашу систему с большей пользой, я предложу их Алексею Афанасьевичу. Почему бы не воспользоваться опытом западных коллег?
Кстати, я через предложение пишу "мне показалось", "я ощущала", "я чувствовала". Но я, и в самом деле, воспринимала окружающих людей не глазами, а чувствами. Что я могла увидеть? Лишь внешние данные тех, с кем я в это время имела дело. Сначала я обозревала командира, потом очередь дошла до первого штурмана, а бортинженера я так и не успела рассмотреть, потому что он отправился в свой ежедневный обход корабля. Мистер Форстер внешне довольно благообразен, даже привлекателен. Нос у него красивый, прямой, с лёгкой горбинкой, глаза обычные европейские, светло-серые в голубизну, губы твёрдо очерчены, производят впечатление тонких из-за его манеры их крепко сжимать, подбородок выдаётся вперёд, но не так сильно, как мне это показалось вчера. Я читала, что выдающийся вперёд подбородок — признак мужественности и силы характера. Может, эта отличительная особенность его лица накладывает на весь его облик отпечаток властности и лидерства, а может, его мужественная душа заявляет о себе через взгляд, но сразу чувствуешь, что этот человек стремится к чему-то великому, мечтает о подвигах и героической работе и, кто знает, возможно, скоро его имя прогремит на всю Вселенную. Но это его дело, а для окружающих важно, чтобы, стремясь в звёздные дали, он при этом не задевал их самолюбия. Мне не понравилась его манера разговаривать. Я и формально и по существу у него в подчинении, все мои расчёты будут представлены ему, со всеми вопросами я буду обращаться опять-таки к нему, с плохой стороны я себя ещё не проявила, непочтительности не выказывала, так что это высокомерие, пробивающееся в его обращении со мной, подчёркивание своего начальственного положения, меня коробило. Интересно, такая манера обращения с подчинёнными присуща лишь первому штурману или это норма поведения на корабле? А может, я просто привыкла, что ко мне уважительно относятся Алексей Афанасьевич и в Комитете, и болезненно переношу любое другое отношение к своей персоне? Наверное, чтобы делать выводы, нужно накопить побольше данных, а не руководствоваться первым возникшим чувством.
