Сам того не сознавая, этот педантичный сухарь сгладил неприятное впечатление от предыдущего высказывания.
— Да, сэр, — отозвалась я.
По существу, командир ничего хорошего не сказал, разрешив мне обедать, не закрывая глаз, но речь его теперь потеряла оттенок выговора. Думаю, что и у бортинженера исчез лишний повод считать меня объектом для метания камней. Теперь бы утрясти вопрос с поворотом…
Для порядка я ещё минуты три рассматривала список. Если положить его на место тотчас же, то это будет выглядеть как боязнь начальственного гнева. Значит, Иван Сергеевич привлёк к себе турка по имени Ариф Ходжа, а чеченец Исанбаев объединился с иранцем Ибрагимом Саэди. Оказывается, от равнодушного взгляда мистера Уэнрайта не ускользают события в мирке наших учёных. Кто из сидящих за столом был одиноким волком, то есть бразильцем с собственной теорией, я не знала, потому что там было двое мужчин, ни с кем не объединившихся по работе и общающихся с собратьями лишь на бытовые темы. Однако, нехотя и без всякого интереса, я выяснила личности ещё четырёх человек. Осталось только определить, кто из оставшейся четвёрки чех, кто — бразилец, кто — австриец, а кто из них австралиец. Только меня эта забава уже не радует, потому что командир глядит в мои расчёты и моё будущее зависит именно от него.
Первый штурман вернулся в рубку к принятию своей вахты. Бортинженер, излучая усердие, отправился осматривать уже осмотренные приборы и механизмы. Не понимаю, зачем ему это нужно, но свободное от работы время он неизменно заполняет работой, причём делает это отнюдь не незаметно, а так, что и командир, и первый штурман, и, разумеется, я знали, что освободившийся от вахты и получивший право на отдых бортинженер молча идёт во внеочередной обход корабля. Мне даже стыдно бывает уходить в свою каюту и там читать книгу или писать дневник, зная, что имеется этакий запрограммированный только на работу субъект. Хорошо ещё, что командир и первый штурман не могут брезговать отдыхом, потому что делят между собой ночные вахты.
После утреннего происшествия мне было нелегко находиться в одном помещении с мистером Форстером, но надо было пересилить свои неприязненные чувства, потому что работать вместе нам предстоит четыре месяца, и если при этом мы будем показывать каждый своё отношение друг к другу, то такое поведение выльется в откровенную вражду, ну а откровенная вражда между людьми, запертыми в тесном пространстве, бывает очень опасна. Перессориться можно со всеми и везде, а здесь, где некуда скрыться, чтобы отдохнуть от надоевших людей, где днями, неделями и даже месяцами видишь одни и те же малоприятные даже при первом знакомстве лица, приходится быть особенно осторожными в общении. Мистер Форстер, похоже, это понимал, потому что не только не вспоминал об утреннем эпизоде, но даже не позволял проявляться привычному для него лёгкому высокомерию. Мы с ним просмотрели данные приборов, которые я сняла до его прихода, высказали несколько несущественных мыслей на эту тему и разошлись каждый на своё место. Первая беседа после неприятного происшествия типа утреннего, всегда бывает самой трудной, а в дальнейшем инцидент, если не забывается полностью, то сглаживается. У нас первый разговор прошёл очень гладко, так что выбранный нами ровный тон должен сохраниться и впредь. Я не знаю, придавал ли командир значение нашему с мистером Форстером разговору, потому что он молчал и казался погружённым в работу. Наверное, он так уверен в своей власти на корабле, что ему безразличны мелкие ссоры и чьи-то обиды. Главным для этого механизма было чёткое выполнение работы, а с какими чувствами она выполняется, его не интересует.
