Мсье Тома Рок не раз поглядывал на меня с большим интересом, но я не знаю, привлекло ли его внимание единое выражение лиц у нашей угрюмой троицы или он как психолог чувствовал, что что-то между нами произошло. А мне в моём мрачном настроении не очень-то хотелось смотреть на весёлого француза, имя которого было мне очень знакомо, но я до сих пор так и не вспомнила, где его слышала.
Иван Сергеевич Державин слегка мне поклонился со своего места, когда я только вошла в столовую, а я любезно кивнула в ответ, но даже эта не заслуживающая особого внимания вежливость не понравилась командиру. Он ничего мне не сказал, но я ясно видела, как ему неприятно любое проявление человеческих чувств. Должно быть, его идеал — такие отношения, когда люди не замечают друг друга.
Мисс Хаббард вновь разговаривала с испанцем Мигелем Агирре и, по-моему, их дружба крепнет, однако из-за моих неприятностей мне было не слишком занятно присматриваться к жизни пассажиров. Я только и видела, что «партия» Державина увеличилась как минимум на два человека, потому что в шумной беседе, которую он завёл и поддерживал, принимали участие (кроме болгарки мисс Босевой, канадца мистера Бойтано, пожилого негра и (частично) мисс Лунге) ещё восточного типа мужчина и латиноамериканская женщина со страстными или, как говорят в таких случаях, «огненными» глазами. У меня, разумеется, были проблемы поважнее, чем подсчитывать, у кого из двух лидеров больше приверженцев, но я всё-таки заметила, что у француза вместе с примкнувшим сегодня к его рядам светловолосым мужчиной было шесть человек, и у Державина столько же, но мисс Лунге так часто отвлекалась от разговора с мсье Роком и его сторонниками, чтобы принять участие в беседе в рядах соратников Державина, что по существу у Тома Рока было всего лишь пять с половиной человек, а у Ивана Сергеевича — шесть с половиной. Но опять-таки повторяю, что меня эта расстановка сил мало волнует, и я уделяю ей внимание, всего лишь чтобы отвлечься и не думать о расчётах, судьбу которых решит командир. Знал бы этот холодный англичанин, как много зависит от его решения! Если он забракует мою работу, то моя репутация в глазах бортинженера погибнет. Как ни безразлично было для меня мнение этого странного немца при других обстоятельствах, сейчас мне кажется очень важным внушить к себе и своим знаниям уважение. Да и первому штурману не помешает научиться со мной считаться. Так и произойдёт, если мистер Уэнрайт одобрит расчёты, если же нет… Мне страшно подумать о новом и, действительно, сокрушительном унижении, которое меня ждёт, если эта бездушная машина объявит: "Я не могу применить ваш метод, мисс Павлова, потому что он кажется мне ненадёжным. Вам придётся сделать расчёты заново". Или ещё хуже: "Мистер Форстер сделает новый, более точный расчёт". Вот тогда мне уже ничто не поможет и в течение всего нашего довольно продолжительного полёта я буду чувствовать к себе не слишком хорошо скрываемое пренебрежение. Как там говорится у великого английского драматурга, который жил где-то полтора тысячелетия назад и которого никто, кроме меня, не читает, но все знают? "Быть или не быть, вот в чём вопрос". Вот и я скоро узнаю, буду я существовать или лишь числиться в списке экипажа.
