Мне показалось, что если бы мистер Уэнрайт нашёл хоть мало-мальски убедительный предлог, он бы запретил мне входить даже в столовую. Честно говоря, я ожидала, что он упомянет и про француза, но, по-видимому, он не заметил нашего единодушия в оценке скучной трапезы.
Больше командир не счёл нужным ничего объяснять и повернулся к прибору. Да я и без того поняла, что он требует относиться к пассажирам, как к запакованному в ящики грузу: вроде он есть, а вроде, его и не видно. Так что мне предстояло провести несколько месяцев в мире теней. Впрочем, расстраиваться было ещё рано, потому что последнее слово было всё-таки за пассажирами: если они со мной заговорят, то волей-неволей я должна отвечать, иначе выйдет невежливо. Что на это может сказать командир? Чтобы они помалкивали и не отвлекали его штурмана от еды?
Я покосилась на безмолвную широкую спину бортинженера. Она не выражала никаких чувств.
— Вам ещё что-нибудь нужно, мисс Павлова? — спросил мистер Уэнрайт.
— Мне надо знать, как зовут моих соотечественников, — ответила я очень твёрдо, потому что чрезмерная уступчивость при таком властном начальстве вредна.
— Мисс Сергеева и мистер… Дер-жа-вин.
Да, у сухаря-англичанина имелось уязвимое место, но, к сожалению, я не могла воспользоваться знанием этой ахиллесовой пяты, потому что имела фамилию очень простую: Павлова. Командир выговаривал её легко и без запинки, а судя по тому, с каким напряжением он произнёс «Сергеева», а особенно «Державин», то сложная русская фамилия стала бы для него камнем преткновения. Представляю, как намучился бы он, обращаясь ко мне, как к мисс Крашенинниковой-Свидригайловой. Из почтения к труднопроизносимой фамилии он не стал бы даже задавать мне вопросы по поводу списка пассажиров. У меня мелькнула нехорошая мысль спросить его, как зовут индуса, но я решила с этим пока подождать. Всё-таки не к лицу степенной женщине вести себя, как выпускнице, да и на неприятности можно нарваться.
Итак, моих соотечественников звали Серафима Андреевна Сергеева и Иван Сергеевич Державин. При первом же удобном случае я продолжу изучение списка, но теперь, раз независимость была уже продемонстрирована, пора было показать, что я не бездельница и к своим обязанностям отношусь очень ответственно. Кроме того, что самолюбие вообще не позволяет мне работать плохо, надо было думать и о престиже страны: уж если именно меня выбрали в эту экспедицию, то я должна оправдать доверие Комитета. Я вновь поглядела на спину бортинженера, олицетворявшую усердие, украдкой полюбовалась обезьянкой, отчего у меня стало легче на душе, и углубилась в работу.
