Она убрала колено с груди парня, отвела кинжал. Встала, вложила кинжал в подвешенные к поясу ножны. Уже простившийся было с жизнью молодой человек почувствовал какое-то странное состояние: "Не убил, а ведь готов был убить. Может, почувствовал, что я испугался? Тогда - лучше смерть! Но, может, он не знает в точности, кто я, и это его остановило?"
Со стен крепости раздавались ликующие крики: "Молодец!", "Отлично!", "Аферин!". Вдруг возгласы разом смолкли: осажденные увидели, что их военачальник протянул руку поверженному врагу, помог ему подняться и, отступив на шаг, что-то сказал. Султаным-ханым говорила:
- Вставай, сойдемся еще раз, храбрец! В наших местах при первом падении не убивают.
Исмаил вскочил, с диким ревом кинулся на противника. Султаным-ханым, расслабившиеся мускулы которой не успели вновь обрести боевую форму, при первом же ударе покачнулась. Шлем упал с ее головы, и освобожденные из металлического плена две тяжелые косы зазмеились по облаченному в кольчугу стану. От изумления у юного Исмаила потемнело в глазах:
- О аллах, это, оказывается, женщина!...
Поспешно наклонившись, женщина схватила шлем, рывком надела его на голову, в смущении вскочила на коня и ускакала. Умчалась словно вихрь, оставив Исмаила с открытым от удивления ртом:
"Оказывается, это женщина! Не зря, видно, говорили, что защищать крепость некому... Нет принца, нет Ширваншаха... Значит, это правда... Тогда случившееся для меня, действительно, хуже смерти... Хорошо, но почему же она назвалась Гази-беком? Хотя нет, ведь это я спросил: "Ты - Гази-бек?" А она подтвердила... Интересно, кем она приходится Фарруху Ясару - дочерью или невесткой?"
Обуреваемый этими мыслями, юный Исмаил и не подумал проследить, куда скрылась сражавшаяся с ним женщина. Он повернул в свой лагерь.
Воины и горожане, наблюдавшие за ними сквозь бойницы крепости тоже были изумлены.
- Это же надо! Клянусь жизнью, Джанбахыш, она уже приставила кинжал к его горлу! Но почему не убила?
- Один аллах разберется в этих женщинах. Они - сплошная загадка, ей-богу!
- Послушай, имей совесть! Разве можно называть женщиной храбреца, который так сражается? Мы же все видели, она просто бог арабской борьбы! В голосе Джанбахыша слышалась неподдельная гордость...
И, кто знает, может, именно в этот день появилась первая строчка дастана о "Шахе Исмаиле и Арабзанги"? В тот самый день, когда свидетели сражения, спустившись с крепостных стен, рассказали о нем другим, приукрасив каждый, в меру своих способностей, подробности схватки. Рассказали друзьям, знакомым, соседям, а дома - женам и детям... Может, это и был день рождения, легенды?!
