Эх-ма! Чучело эвенковеда!
И почему нельзя объявить себя страной, отдельным государством, заявить о немедленном своем отсоединении от горячо любимой родины, а потом обнести себя забором, вырыть ров и принять внутри себя законы и правила, то есть объявить о ненападении, и главное, о любви к своим подданным – в данном случае к самому себе.
У меня все было бы по справедливости.
И человека я бы тоже объявил самой большой ценностью, но на этом основании я не охотился бы за ним и днем и ночью, за всяким и каждым, потому что нельзя.
Это потом уже, когда я вырвался с этого острова на Чукотку, я готов был целовать в шею отдыхающих тюленей и пользовать в жопу проплывающих моржей.
И вскинешь, бывало, голову к лазурным-лазурным небесам, а там летят и летят красные-синие-желтые воздушные шары с дебиловатыми сынами Америки в корзинах, потому что вот же она, Америка, гаучо гамоны, рядом же, через пролив. И думаешь, бывало: снять бы тебя, мерзавца, одним выстрелом из винта, потому что ничего-то ты в этой жизни не понимаешь, и на этом простом основании можно шлепнуть тебя, горемычного, ни одна же зараза не справится, куда это ты запропастился, а потом вдруг такая любовь ко всему сущему на тебя нахлынет – и сосет, и сосет, просто беда – и в горле закипит. Зайдется, займется пузырьками, и думаешь тогда, со вздохом глядя на проплывающий шарик: «Живи, дурашка!»
Или можно восхищаться строением человеческой плоти, кисти там или лодыжки: сколько в ней всяческих косточек, чухонский балалай, и как здорово все работает.
Я всегда ими восхищаюсь, когда выдается свободная минутка.
Достаю и с удовольствием оглядываю.
Однажды даже захотелось привлечь к этому восхищению нашего помощника.
– Смотри, – говорю ему, – как здорово устроена человеческая кисть или же лодыжка!
А он на меня посмотрел как на ненормального.
Не внял.
Может быть, потому что на камбузе как раз в это время вскипали крабовые ноги и все его мысли были в котле?
Очень может быть.
Степень свежести краба!
Это когда он лежит на столе и наблюдает за тем, как в котле варятся его ноги.
А потом тело того краба-наблюдателя, отмороженные акантоцевалы, только что вместе с нашим помощником внимательно следившего за процессом варения, полетело за борт, надетое на крючок, и там на него кинулась такая рыбища – мамон да мадина! – описания которой не было ни в одном учебнике.
Ее вскрывал наш корабельный врач.
Если вам потребуется когда-нибудь кого-нибудь вскрыть по диагонали, смело обращайтесь к нашему доктору, новозеландские тараканы.
