Книга, в общем на редкость нетривиальная, хотя и переиздана в 1947 году. (Написана в начале XX века.) Конечно, некоторые фразы Вересаева сходны с приторным стилем тех лет: "Жизнь человечества - это светлая, солнечная дорога, поднимающаяся все выше и выше." Но все равно удивительно, что они переиздали. Ведь тут дело не в том, солнечная дорога или, допустим, лунная, а в том, сам ли по себе живет человек или по спущенной ему инструкции. Все равно - богом ли, начальством ли…
После занятий заехал к Главкому, чтобы взять учебник для подготовки к экзаменам. Немного посидел у него. Кушали чай, затем я смотрел его книги. Две литературные энциклопедии - 1966 и 1979 годов издания. Первая вполне приличная. Серия статей о писателях; есть статья даже о Бабеле. Буденный пожелал, чтобы Бабель писал о войне не то, что он писал, а, как я понял, нечто вроде исторически-героического отчета. Но Бабель, конечно же, послал его в жопу. Поскольку он уже вышел с военной службы и никаким Буденным больше не подчиняется.
А энциклопедия 1979 года напоминает школьный учебник литературы, только еще более подробный и занудливый. Главы, соответствующие этапам развития советской литературы. Настоятельно подчеркивается необходимость государственного руководства такой важной областью, как литература. Не то чтобы они упомянули это раз-другой для порядку, лишь бы начальство отвязалось, нет, очевидно, что авторы и сами так думают, и другим хотят это внушить. Приветствуются даже послевоенные ждановские постановления. Мандельштам упомянут всего один раз да и то - в явно непочтительном контексте.
Поглядел также комплект "Нового мира" за 60-е годы. (Номер за ноябрь 1962 г., к сожалению, отсутствует.) В марте 1963 г. напечатана обширная речь Хрущева на литературные темы. В писательской душе обязательно сидит ядовитый тарантул, который постоянно подталкивает писателя написать нечто неподобающее. Этого тарантула следует неуклонно и последовательно искоренять. Стоит его чуть-чуть недоискоренить - и ты пропал. Попробовал этого наркотика всего один раз - и без него уже не можешь. Нет, репрессий к тебе мы пока применять не будем, не те сейчас времена, но все равно - как писатель ты пропал. И как человек - тоже.
Ощущение - точно тебя зацепили крюком за ребро и тянут вверх. Ты сперва поддаешься, приподнимаешься, чтобы крюк не так больно впивался, пытаешься даже полностью покориться и взлететь, самозабвенно устремиться в пресловутую "лучезарную даль", слепящую ясным солнцем, обжигающую 50-градусным забайкальским морозом и зовущую вперед вдохновенными лозунгами. "Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу." (Горький) Повисаешь в пустоте - в недоумении и муке, дергаешься и корчишься, но в конце концов срываешься в свое гнусное, слякотное, вредное, как утверждают, для здоровья, но, тем не менее, - уютное московское тепло. Падаешь обратно - не с болью и стыдом, а с облегчением и восторгом.
