Случалось, что по утрам она ездила верхом с отцом. Однажды после прогулки в Ричмонд-парке они позавтракали на веранде одной гостиницы. Прямо под ними несколько фруктовых деревьев еще стояли в цвету; солнце сверкало серебром на извилинах реки и золотило молодые, только что распустившиеся листья дубов. Уинтон курил сигару и смотрел через верхушки деревьев на реку; украдкой подняв на него глаза, Джип тихо сказала:
- Ты когда-нибудь ездил верхом с моей матерью, отец?
- Только однажды - как раз по той дороге, по которой мы ехали с тобой сегодня. Под ней была вороная кобыла. Я ехал на гнедом...
Значит, вон в той рощице на холме, через которую они проезжали утром, он спешился и стоял возле нее! Джип протянула к нему через стол руку.
- Расскажи мне о ней. Она была красива?
- Да,
- Брюнетка? Высокая?
- Очень похожа на тебя, Джип. Немного... немного... - Он не знал, как объяснить это различие... - Немножко больше, пожалуй, было в ней иностранного. Одна из ее бабушек была, ты знаешь, итальянка.
- Как ты полюбил ее? Внезапно?
- Так же внезапно... - он положил руку на перила террасы, - ...вот как этот солнечный луч лег сейчас на мои пальцы.
Джип сказала, словно про себя:
- Не знаю, понимаю ли я это... пока. А она тоже полюбила тебя с первого взгляда?
- Каждый верит в то, во что ему хочется верить... Но она говорила, что именно так и было.
- И долго это продолжалось?
- Всего один год.
- О, отец! Я не могу забыть, что это я убила ее... Я не могу примириться с этим,
Уинтон резко поднялся; испуганный дрозд замолчал в кустах. Джип продолжала сурово:
- Я не хочу иметь детей. И я не хочу... я не хочу так любить. Я боюсь этого.
Уинтон глядел на нее, сдвинув брови, думая о прошлом.
- Дорогая! - сказал он. - Это застает тебя врасплох - и ты уже любишь и ни о чем другом не можешь думать. Когда приходит любовь, ты радуешься, и неважно, убьет это тебя или нет.
Она вернулась домой еще до полудня. Торопливо приняла ванну, переоделась и побежала в студию. Стены ее были затянуты уиллсденовскими тканями; портьеры были серебристо-серого цвета; здесь же стоял диван, обитый серебристо-золотой тканью; камин был отделан кованой медью. Вся комната сверкала золотом и серебром - исключение составляли только зеленый экран у рояля, великолепно расписанный павлиньими хвостами, и синяя персидская ваза с красными цветами разных оттенков.
Фьорсен стоял у окна и курил. Он не обернулся. Джип взяла его под руку.
