Донон и я каждый вечер проезжали верхом по улице Кармелитов и заставляли лошадей выделывать смешные вольты перед домом полковника. Но ни разу Монхита не показывалась нам. За решетками окон всегда было тихо, одни каменные фески сарацинов торчали над порталом.
В первое воскресенье после Рождества Эглофштейн зашел около полудня ко мне на квартиру, чтобы позвать меня на обед к полковнику, как было заведено у нас в полку: на постое офицеры по воскресеньям обедали у командира полка.
Мы прошли рыночную площадь - через воскресную толчею торговок, которые предлагали нам сыр, яйца, хлеб и птицу, и неизбежных нищих, которые протягивали нам грязные образки разных святых, чтобы поцеловать их и вознаградить подающих милостыню. За церковью Марии дель Пилар вся эта стая отстала от нас. Эглофштейн оживился и начал рассказывать.
- Дело идет хорошо. Даже лучше, чем я ожидал! - заявил он, похлопывая себя хлыстом по сапогу. - Видно, этот Дубильная Бочка - глупый и терпеливый баран. Залег, не шевелится, ждет сигналов. И будет ждать, сколько мне будет угодно!
Он тихо засмеялся.
- Дом на улице Капуцинов строжайше охраняется. Этот Салиньяк хорошо исполняет свое дело. Всегда начеку и смотрит на каждого, кто туда подходит, как на дьявола, ищущего грешные души. И если его сиятельство, маркиз де Болибар, вздумает тайно пробраться туда, чтобы запалить свою гнилую солому, ему не уйти, разве что он превратится в мышь или воробья!
- Я же вам говорил - маркиз де Болибар мертв! - перебил я.
Эглофштейн остановился и удивленно поглядел на меня.
- Йохберг! Вы же не дурак! Или вы сегодня с утра налакались аликанте? Я разозлился.
- Да, маркиз убит, я точно знаю. И вы сами приказали его расстрелять. Что мы, все были тогда слепы, в рождественскую ночь, что не опознали его?
- Вы что, Йохберг, всерьез хотите меня уверить, что тот грязный бродяга, погонщик мулов, который украл у Кеммеля несколько талеров, был кузен короля Испании?!
- Именно он, господин капитан. Теперь он зарыт возле городских ворот, а его собака все еще шляется возле привратной вахты и прыгает на меня, когда я подхожу к ней близко...
Эглофштейн наморщил лоб.
- Ну, Йохберг! Я знаю, с некоторых пор вам понравилось злить меня противоречиями. Но вы же все-таки поумнее других, зачем вам говорить "сладко", если кто-то скажет "кисло"...
Он замолчал, раздосадованный, и мы несколько минут шагали, не глядя друг на друга.
- Да, я вас перебил, господин капитан, - заговорил потом я, - вы же хотели мне развить ваши планы...
