Сочинения Козьмы Пруткова | страница 31



Быстро мчится пароход.
Солнце знойно, солнце ярко;
Море смирно, море спит;
Пар, густою черной аркой,
 К небу чистому бежит...
На носу опять стою я,
 И стою я, как утес,
Песни солнцу в честь пою я,
И пою я не без слез!
С крыльев[1] влага золотая
 Льется шумно, как каскад,
 Брызги, в воду упадая,
 Образуют водопад,—
И кладут подчас далеко
Много по морю следов
И премного и премного
Струек, змеек и кругов.
Ах! не так ли в этой жизни,
В этой юдоли забот,
В этом море, в этой призме
Наших суетных хлопот
Мы — питомцы вдохновенья —
Мещем в свет свой громкий стих
И кладем в одно мгновенье
След во всех сердцах людских?!
Так я думал, с парохода
Быстро на берег сходя;
И пошел среди народа,
Смело в очи всем глядя.

[1] Необразованному читателю родительски объясню, что крыльями называются в пароходе лопасти колеса или двигательного винта.



Эпиграмма № III


Пия душистый сок цветочка,
 Пчела дает нам мед взамен;
Хотя твой лоб — пустая бочка,
Но все же ты не Диоген.


Пятки некстати

Басня


У кого болит затылок,
Тот уж пяток не чеши!
Мой сосед был слишком пылок.
Жил в деревне он, в глуши.
Раз случись ему, гуляя,
Головой задеть сучок;
Он, недолго размышляя,
Осердяся на толчок,
Хвать рукой за обе пятки —
И затем в грязь носом хвать!..
Многие привычки гадки,
Но скверней не отыскать
Пятки попусту хватать!


К друзьям после женитьбы


Я женился; небо вняло
 Нашим пламенным мольбам;
Сердце сердцу весть подало,
Страсть ввела нас в светлый храм.
О друзья! ваш страх напрасен;
У меня ль не твердый нрав?
В гневе я суров, ужасен,
Страж лихой супружних прав.
Есть для мести черным ковам
У женатого певца
 Над кроватью, под альковом,
 Нож, ружье и фунт свинца!
Нож вострей швейцарской бритвы,
 Пули меткие в мешке;
 А ружье на поле битвы
Я нашел в сыром песке...
Тем ружьем в былое время
 По дрохвам певец стрелял
 И, клянусь, всегда им в темя
Всем зарядом попадал!


От Козьмы Пруткова к читателю в минуту

 откровенности и раскаяния


С улыбкой тупого сомненья, профан, ты
 Взираешь на лик мой и гордый мой взор;
Тебе интересней столичные франты,
 Их пошлые толки, пустой разговор.
Во взгляде твоем я, как в книге, читаю,
Что суетной жизни ты верный клеврет,
Что нас ты считаешь за дерзкую стаю,
 Не любишь; но слушай, что значит поэт.
Кто с детства, владея стихом по указке,
 Набил себе руку и с детских же лет
Личиной страдальца, для вящей огласки,
Решился прикрыться,— тот истый поэт!
Кто, всех презирая, весь мир проклинает,
В ком нет состраданья и жалости нет,
Кто с смехом на слезы несчастных взирает,—