- Так какой черт, досточтимый Григорий Савельевич, - удивился Вишневецкий, читая паспорт, - заставил вас покинуть столицу и приехать в Мильву?
- Нужда, ваше высокое благородие, господин пристав. Нужда. Наверно, вы слышали о существовании этой неприятной дамы. Вот она-то и заставила меня искать город, где не столь дороги квартиры и продовольствие, где я смогу открыть мастерскую штемпелей и печатей. Вот я и приехал...
- Благословляю! - Пристав простер руки, снисходительно улыбнулся и поблагодарил за доставленное удовольствие разговором. - Надеюсь, что внук почтеннейшего солдата его величества государя императора Николая Первого вольно или невольно не доставит излишние хлопоты полиции.
- Я уже это сделал, ваше высокое благородие... И не могу поручиться, что не сделаю еще... В губернии - губернатор, а здесь - вы. К кому же я приду, если госпожа судьба снова не захочет улыбнуться вашему покорному слуге?
После ухода Киршбаума Вишневецкий принялся выстукивать пальцами по столу и напевать вполголоса: "Эх, тумба-тумба-тумба, Мадрид и Лиссабон", а затем решил запросить Пермь, а пока установить проверочный надзор за приезжим, оказавшимся слишком безупречным и на редкость благонадежным, что должно вызвать неминуемую настороженность всякого пристава, и особенно замечаемого самим губернатором.
А Киршбаум, великолепно понимая, что это так и будет или примерно так, зная, что слова пристава не могут соответствовать его мыслям, примет все меры, чтобы облегчить полиции проверку.
V
Дом прокатчика Самовольникова, где нашли временное пристанище Киршбаумы, представлял собой типичное жилище мильвенского рабочего. Это изба-пятистенка, которую называют домом, как и горницу предпочитают именовать залом. В зале-то и разместились Киршбаумы, платя рубль в неделю за постой, чему Самовольниковы, как видно, были очень рады. Недавно построившись, эта рабочая семья дорожила каждой копейкой. Ефиму Петровичу Самовольникову и особенно его жене Дарье хотелось, чтобы приезжие пожили у них подольше. Им продавалось молоко, первые овощи, а самое главное, для них выпекался хлеб, что тоже давало лишнюю копейку старательной хозяйке Дарье Сергеевне. Здесь все приносило радость. И появившийся на окне горшок с геранью, и подаренная на новоселье рябая молодая курица. Далекая от этого уклада жизни, Анна Семеновна говорила Киршбауму:
- А все-таки я верю, что такие, как Самовольниковы, однажды открыв глаза, увидят, как ничтожно то, чему они молятся, и, проснувшись, окажутся в наших рядах. И сколько таких? Усыпленных. Ослепленных. Замороченных.
