На осмысление ситуации требовалось время. И убежище. Я ушла с открытого места, спряталась под разлапистую елочку в стороне от звенящего ручья и надолго задумалась.
Бунт на лесоповале – штука, конечно, неприятная. Но ничего поразительного, учитывая, что влипание в неприятности – мой конек. Мы куда-то летели, летели… А только прилетели, сразу сели. Группу окружили. Совершенно очевидно – группу не могли ждать. Никто не знал, что мы здесь сядем. Даже пилоты, лишь во время полета принявшие решение садиться на здешней площадке. На дальнейший полет у них не хватило бы горючего. Но кто тогда эти парни в черном, действующие столь бесцеремонно? Почему так долго продолжалась стрельба? Охранники Морозова не могли обороняться всерьез – их от силы пятеро, и весь свой боезапас они извели на китайцев. Против здешних парней они могли идти лишь с голыми руками. Неужто пошли?.. Куда подевалась делегация? Где Виталька Овсянников, где Верка? Где все?!!
И что, в конце концов, находится над обрывом? Не пора ли побороть свою трусость и принять решение?
Новая одиссея началась с тщательной обработки кожи репеллентом. Он нашелся в сумочке под нательным бельем. Вероятно, я издавала потрясающую вонь: офонаревшие пискуны драпали от меня, как от проказы. Даже рыхлые вафельки из братской Америки, которые я жадно впихивала в себя и запивала водой из ладошки, обрели странноватый вкус: такое ощущение, что их неделю отмачивали в дихлофосе.
Чувство голода осталось – я женщина худая, но не резиновая. А гуманитарная помощь, между нами говоря, – это сущее надувательство. Зла не хватает. Можно, конечно, попробовать попки черных муравьев – их тут ползало видимо-невидимо (кто ел, тот не умер), или погрызть что-нибудь из местного альпинария, но на такие подвиги я еще не решилась. Рано.
Автомат лежал на самом верху в сумочке. Я представляла, что такое огнестрельное оружие (а однажды даже пользовалась, убила человека и спасла Туманову жизнь, за что он на меня наорал). Главное – не забыть передернуть и наставить на врага. А куда нажать, мы найдем.
Было одиннадцать двадцать утра. Третье июля. Тот же год. Пятница. От Рождества Христова.
Я лежала на склоне, укрытая дикой розой, и безмерно удивлялась. Готова присягнуть – с воздуха просматривались только вертолетная площадка и часть дороги от моста к зданию. Мост находился севернее – метрах в двухстах: неприметная вогнутая лента соединяла склоны ущелья. А с моей стороны ближайшим объектом была вертолетная площадка – именно так я расценила наличие ровного, увитого с севера и юга каменной городьбой участка метров двадцати в диаметре. Никакие вертолеты там не стояли. За уступом продолжалась гора. От зелени рябило в глазах. Кое-где на залысинах пород проступали черно-серые, возможно, графитовые вкрапления. А под горой, сливаясь с каменными горбатинами, свободными от леса, стоял дом. На заднем фоне еще какие-то строения, сараюшки, приземистый барак, примыкающий к задней части дома, а другим концом как бы врезающийся в гору. Но именно тот, первый, привлек мое внимание. Он был необычен. Напоминал два толстых блина, снабженных по ободу оконцами-иллюминаторами. А нижняя часть – раздувшуюся грибную ножку, в которой выделялось крыльцо и входная дверь. С улицы наверх вела выгнутая лестница с деревянными перилами. При внимательном рассмотрении я обнаружила, что не только перила, но и сама ротонда выполнена из какой-то ценной древесной породы, а округлость ее форм – не более чем забавная иллюзия, игра тени: фактически обшивка наружной стены представляла собой череду ортогональных сегментов – многоугольник, похожий на гигантский граненый стакан, обрубленный сверху и снизу.
