Нефритовые глаза | страница 36



Диего объяснил Мелани, что столь неприятный голос отца – это результат запущенного им в юности хронического свища, который со временем привел к полипу голосовых связок. Это доставляло Амилькару Сантосу мучительные боли, и именно из-за этого Диего вынужден был вести дела отца в Нью-Йорке. „Если бы не его ужасный голос, мы бы никогда не встретились", – часто шутил Диего.

И, сидя сейчас после роскошного обеда в гостиной вместе с другими гостями, Мелани почувствовала, что сразу после того, как Амилькар принес свои извинения и ушел спать, напряжение, царившее в комнате, слало.

Мелани была счастлива – это ее последний вечер в городе и завтра вместе с Диего они уедут в деревню, одни.

– Этот комод великолепен, Мария, – сказал один из гостей, энергичный мужчина лет пятидесяти. – В следующий раз, когда вы будете в Мадриде, я покажу вам пару других. Они принадлежат моему хорошему другу де ла Монтесу. Он может продать их вам.

Мария, перебирая тонкими пальцами жемчужное ожерелье, украшавшее ее шею, мельком взглянула на комод эпохи Людовика XV и сладко улыбнулась.

– Это так мило с твоей стороны, Панчо. Он принадлежал тете Жозефине, – томно ответила она, как если бы данный вопрос действительно интересовал ее. – Я слышала, у вас здесь много работы, – продолжала она голосом, вернувшим свою обычную оживленность.

– О, мелочи, всего лишь маленькие благотворительные акции. Я строю здесь новый детский приют…

– Это удивительно, встретить в наши дни человека, занимающегося таким делом, сохранившего уверенность после этих ужасных времен перонизма,[11] – восторженно заметила Мария. – Многим мы обязаны нашему правительству. Нам нужны были законы и порядок, которые нам дали военные. Мы должны благодарить Бога за такую милость.

– А еще они принесли нам смерть тысяч ни в чем не повинных людей и смерть моей сестры, – резко бросила девушка, сидевшая рядом с Диего.

Холодный ужас обрушился на комнату после ее слов.

– Ты повторяешь чистейшую чушь, Инес, – спокойно проговорила Мария, но в ее голосе чувствовалось настойчивое нежелание продолжать тему. – Никто не был убит. Это все лживая пропаганда. Распространили слух, что людей убивают в тюрьмах, а на самом деле они либо скрываются, либо спокойно живут в другой стране.

Когда Инес говорила, в ее голосе и выражении лица чувствовалась неподдельная злость, но Мелани не смогла понять ни слова из ее речи, так как девушка говорила на испанском. Мелани показалось, что она пару раз слышала в разговоре имя „Марина" и что-то вроде слова „убийцы", и тогда она неожиданно вспомнила маленькую статью в нью-йоркской газете о зверствах, творившихся в Аргентине. Тогда Мелани лишь мельком пробежала глазами это сообщение, а может быть, лишь прочитала заголовок, и сейчас, слушая этот непонятный разговор, жалела о том, что в свое время не обратила большего внимания на статью. Спор продолжался. Мария была абсолютно спокойна, чего нельзя было сказать об Инес. Голос девушки уже почти перешел на крик, ее щеки пылали, а руки были плотно сжаты в кулаки, и в конце концов она внезапно встала и, сказав всем „спокойной ночи", резко вышла из комнаты.