Барбара пожала плечами; бретелька соскользнула, еще больше обнажив белое плечо.
- У него все игра, и он сам это знает... Его выдает голос; чувствуется, что ему все безразлично. Конечно, он тут ничего не может поделать, и тоже сам это знает.
- Я слышал, он тобою очень увлечен. Это правда?
- Но меня он пока что никак не увлекает.
- А может быть, еще увлечет?
В ответ Барбара опять пожала плечами, - при всей их величавой красоте в этом движении было что-то от девочки в фартучке.
- А этот мистер Куртье... он тебя не увлекает? - спросил лорд Деннис.
- Я увлекаюсь всем на свете. Разве вы этого не знаете, дорогой?
- В пределах разумного, девочка.
- В пределах разумного, конечно... как бедный Юсти!
Она замолчала. Рядом с ней возник Харбинджер, и никогда еще на его лице не бывало выражения столь близкого к почтительности, как в эту минуту. По правде говоря, он смотрел на нее чуть ли не с робостью.
- Не споете ли вы тот романс, который я так люблю, леди Бэбс?
Они отошли вместе; и глядя вслед этой великолепной молодой паре, лорд Деннис в задумчивости погладил бородку.
ГЛАВА X
Неожиданный отъезд Милтоуна в Лондон был вызван решением, которое медленно зрело в нем с того часа, как он на каменном крыльце фермы Барракомбов впервые встретил миссис Ноуэл. Если она согласится - а со вчерашнего вечера он верил, что она согласится, - они поженятся.
Как уже говорилось, не считая одного-единственного грехопадения, Милтоун жил аскетам, но это вовсе не значит, что он не способен был на страсть. Совсем напротив. Глубоко затаенный огонь не мог разгореться, ему не хватало воздуха. Едва душа Одри коснулась его души - вспыхнуло пламя. Она была воплощением всего, о чем он мечтал. Ее волосы, глаза, фигура; ямочка в уголке рта, как раз там, куда младенец сует палец; ее движения, походка, она плавно, грациозно покачивалась, словно самый воздух нес ее; звук ее голоса, не то чтобы радостного, но словно выражавшего стремление нести радость другим; природный ум, может быть, и не выдающийся, но ясный, каким отличаются люди чуткие и отзывчивые, редкий у женщин честолюбивых или восторженных, - все это покорило Милтоуна. Он не только мечтал о ней и желал ее, он в нее верил. Он думал о ней непрестанно: вот женщина, которая никогда не поступит дурно, которая, став женой, останется любовницей, а став любовницей, всегда будет духовно близка. Как уже говорилось, при Милтоуне не судачили и не сплетничали о женщинах, и слух о ее разводе достиг его ушей в таком виде, что он не усомнился: обиженной и оскорбленной стороной была она. После разговора со священником он лишь однажды коснулся этой истории, и то в ответ на слова одной гостьи:
