Виолета смотрела на меня пристально, как человек, который что-то знает, но не хочет или не может рассказать. В ее глазах заблестели две влажные точки — так бывает, когда огромная туча готова вот-вот распахнуться и пролиться дождем и мы понимаем, что ливень неизбежен. Теперь улыбка девушки стала неуверенной, словно Виолета готова была поддерживать разговор до определенных пределов, но не осмеливалась или не желала высказать то, что знала и чувствовала на самом деле. Она молчала, но ее взгляды и жесты посылали мне сотни идей, которые я ловил на лету. Наконец Виолета взглянула на часы.
— Уже одиннадцать, Рамон, а завтра рано утром я уезжаю в Эдинбург. Послезавтра снова буду здесь. Если хочешь, я покажу тебе этот квартал, проведу по самым живописным здешним уголкам… Которые так притягивают иностранцев, — добавила она не без иронии.
Я улыбнулся, польщенный ее словами.
— Договорились. Но пообещай, что расскажешь об одном своем загадочном родственнике.
— Жду тебя здесь в четверг, в четыре. Мы попьем чаю в заведении, которое не оставит тебя равнодушным, — ответила Виолета, оставив мою реплику без внимания.
Уже покинув ее дом, я понял, что мы позабыли вызвать такси, но мне было все равно. Я пешком добрался до станции Ноттинг-Хилл, наслаждаясь радостью этой ночи. Теперь я не пошел по Бейсуотер-роуд, а предпочел Кенсингтон-Черч. Вместе со мной путешествовали единорог и Виолета, кружась в моей голове.
Когда я добрался до дома Рикардо Лансы, был уже час ночи. Я страшно устал; не раздеваясь, повалился на постель и заснул.
Сны атаковали меня, точно чайки в фильме Хичкока. Наутро я ничего не помнил толком, но в этих сновидениях были погони, неожиданные потрясения, отчаянная борьба, холодный пот, слезы, безнадежное вожделение и психические отклонения. Проснулся я с большим пятном спермы на простыне. Мне сразу вспомнился монах из «Сансары», красивейшего фильма об аскезе, любви, сексе и семье.>[7]
Пока я завтракал — грыз яблоко и макал печенье в кофе без кофеина, но с молоком, — я начал припоминать кое-что еще из своих снов. В моей памяти всплыл образ нимби, маленького единорога (ведь единороги бывают разных видов и размеров), созерцавшего сотворение мира в Синтрийском лесу. Не знаю почему, но я был уверен, что дело происходит именно в этой местности под Лиссабоном. Своим единственным рогом нимби прикасался к камням — и камни, словно родники, начинали источать воду. Из плодов, которые поедал единорог, вырастали цветы, и все вокруг становилось прекрасным. А потом я его потерял. Так бывает, когда на шкале радио находишь станцию, которую долго искал, а потом звук пропадает и больше уже не возвращается.
