— И я смогу побеседовать с ними, если застану там?
В ответ на мой наивный вопрос Смит только расхохотался. Когда наш ужин подходил к концу, в дверь позвонили — пришла Джейн.
— Простите, сегодня наш паб закрылся поздно. Возле музея было слишком много туристов, и нас долго не отпускали.
Джейн нежно поцеловала меня, и я почувствовал полную умиротворенность, ее поцелуй принес мне покой.
— Когда ты отправляешься в Лиссабон? — спросил Смит.
— Мне нужно быть там двадцать третьего, но сначала я хочу пройти от Ронсеваля Путем Сантьяго, почтив таким образом святого апостола Иакова.
— На этом пути ты натрудишь и ноги, и разум, — пошутил Смит, и я улыбнулся в ответ в знак своей готовности.
— Мне это необходимо. Я хочу очиститься, избавиться от всех предрассудков.
— Вот насмешил, — расхохотался Смит с набитым ртом. — У тебя впереди еще много жизней, много лет для очищения. Ты в самом начале пути.
— Я к этому готов.
Ричард Смит встал из-за стола, сославшись на поздний час, словно его миссия на этом завершилась.
— В Амадоре ты должен разыскать Витора Мануэла Адриао, — сказал он на прощание. — Жаль, что ты уже не застал Энрике Жозе де Соузу. Но и Витор Мануэл научит тебя раскрывать двери в Бадагас. Боюсь, без его помощи у тебя ничего не получится, хотя никогда нельзя знать наверняка. Некоторые справлялись и в одиночку, с помощью веры, интуиции и силы. Желаю тебе хорошо провести время в Лиссабоне, и не забывай принимать свое снадобье. — Мистер Смит покосился на оттопыренный карман моего пиджака, куда я сунул флягу, полученную в подарок от Виолеты. — С его помощью ты все преодолеешь.
Виолета посмотрела на Смита с упреком, а тот улыбнулся и поторопился распрощаться.
Он ушел стремительно и навсегда — больше я никогда уже с ним не встречался. Тогда мне подумалось, что этот человек, будто вылезший из компьютерного монитора, напоминает графа Дракулу: ему нужно оказаться в определенный час в определенном месте, чтобы ненароком в кого-нибудь не превратиться. Я улыбнулся своим мыслям, и обе женщины тотчас рассмеялись, словно угадав, о чем я думаю. Теперь, оставшись без посторонних, мы сели рядом, обнялись и поцеловались.
— Поехали со мной, — предложил я.
— Это странствие ты должен совершить в одиночку, Рамон. Это твой путь, твой обряд инициации, начало твоей новой жизни.
Слова Виолеты не нашли отклика в моей душе: надо мной словно решили посмеяться. Все это походило на заговор подпольщиков, на тайную секту, на попытку воздействовать на мой разум. Мне казалось, Виолета чего-то недоговаривает, не до конца раскрывает свои чувства. Особенно тяжело мне было выслушивать такие слова от женщины, которую я любил и считал верхом совершенства.
