Человек переминался с ноги на ногу, шаркая по полу драными башмаками.
- Не бейте меня, господин. А не то, глядите, у меня нож.
- Я не собираюсь тебя бить. Я отправлю тебя в полицию.
У того забегали глаза в поисках спасения, потом он, словно завороженный, уставился на пылающий камин.
- Что для вас десять фунтов? - вдруг заговорил он. - Вы б и не заметили.
Грентер улыбнулся. - Как видно, голубчик, ты не отдаешь себе отчета в том, что шантаж - самое гнусное из всех преступлений, какие только способен совершить человек.
И он подошел к телефону.
Глаза оборванца, темные, бегающие, наглые и голодные, шарили по комнате.
- Нет, - сказал он с какой-то неожиданной решимостью. - Вы не сделаете этого, сэр!
То ли его взгляд, то ли тон его голоса остановили Грентера.
- Но ведь если я не позвоню в полицию, ты опять станешь шантажировать первого встречного. Ты опаснее гадюки!
У оборванца задрожали губы, он прикрыл рот рукой и проговорил:
- Я такой же человек, как и вы. Просто дошел до крайности - вот и все. Поглядите на меня!
Грентер скользнул взглядом по его дрожащей руке.
- Да, но такие, как ты, убивают всякую веру в человека, - возразил он горячо.
- Постойте, сэр! Вот вы побыли бы в моей шкуре, только б попробовали! О господи! Попробовали бы пожить, как я жил эти полгода - клянчил и унижался, чтоб получить работу! - Он глубоко вздохнул. - Конченый человек никому не нужен! Что это за жизнь? Собачья жизнь, будь она проклята. И когда я увидел вас, такого здоровяка, - простите меня, сэр, - сытого, довольного, я не удержался и попросил у вас денег. Просто не мог совладать с собой, да, да.
- Нет, - отрезал Грентер сурово. - Не выйдет. Это не могло произойти случайно. Вы все взвесили, все обдумали заранее. Шантаж - самый грязный и подлый поступок, его совершают только с холодным сердцем. Вам нет никакого дела до ваших жертв, чью жизнь вы разбиваете, чью веру в людей губите. - С этими словами он взялся за телефонную трубку. Оборванец задрожал.
- Постойте! Ведь нужно же мне есть. И одеваться. Не могу ведь я жить святым духом. И ходить раздетым.
И пока голос оборванца звучал в этой уютной комнате, Грентер не шевелился.
- Пощадите нас, сэр! Пощадите! Вам не понять, сколько соблазнов меня окружает. Не зовите полицию. Больше это никогда не повторится... даю слово... пожалейте меня! Я и так уже хлебнул горя. Отпустите меня, сэр!
Грентер застыл на месте, неподвижный, словно стены его квартиры, но внутри него шла тяжкая борьба - не между жалостью и чувством долга, а между жаждой мести и каким-то ужасом, - ему, преуспевающему человеку, страшно было использовать свою власть против жалкого оборванца.
