Бархатные ярко-красные лепестки ее очень похожи на губы, и их, оказывается, так много, и они полуоткрыты. Они так и притягивают к себе ваше прикосновение.
Кажется даже, что она надеется на него, можно сказать, уповает; и в какой-то момент вы почувствуете, что невозможно устоять перед ее очарованием; и тогда вам захочется придвинуться к цветку – так, как вот мне сейчас – чтоб уловить его слабое, неровное и сладкое дыхание, и тотчас же пропадает все: и город, и машины, и земля, и заботы – словно их и не было вовсе – они остаются где-то там, внизу – а в маленьком, уютном космосе остаетесь только вы и цветок.
У вас с ним одна планета, и хочется поклясться, что вы будете прибирать ее каждое утро, выпалывая семена баобабов.
Но – о чудо! что вы наделали! – вы неосторожно отодвинулись от цветка – наверное, дрогнула рука – и немедленно появился звук; вы еще не знаете, что это, к какому источнику его отнести, но он уже есть, и он приводит вас в замешательство, потому что нарастает так же быстро, как и звук проходящего поезда – из свистящей точки в рухнувшую глыбу – и только через какое-то время вы начинаете понимать, что это всего лишь шум окружающей вас жизни – машин, людей, их крики, вернее, это шум той бестолковой беготни, что здесь называют жизнью – в ней все каждый день толкаются, пихаются, врут, передавая обман, как эстафетную палочку, на бегу и по кругу; и при этом они производят просто терриконы разноцветной словесной шелухи.
Но, что самое удивительное, через какое-то время вы обнаруживаете, что вы и сами говорите о том же: о государстве, о правительстве, о налогах и о том, что вы хотели бы знать, на что идут ваши деньги и куда это они все время пропадают, если никто в этой стране не защищает ваше здоровье, честь, достоинство, имущество, завтрашний день. Даже жизнь вашу никто не защищает. Она никому здесь не нужна и сами вы неинтересны.
И вспоминают о вас лишь тогда, когда нужно выбрать очередное несимпатичное лицо в тот аппарат государственной власти, которое потом появится на телеэкране и будет нести с него всякую ахинею.
А вы будете смотреть на него и радоваться тому обстоятельству, тому безусловному праву, которым вы все еще обладаете: правом выключить его немедленно к такой-то там матери.
«Где мои деньги, урод тряпочный?» – говорите вы ему напоследок и громко смеетесь.
Но вдруг вы обнаруживаете, что голос ваш слабеет и пропадает. Он словно бы отделяется от вас и уносится прочь вместе с общим водоворотом звуков. А-а-а… вот оно что: вы опять придвинулись к цветку и незамедлительно заметили, что у него нежные, чувствительные лепестки, которые, пока вы там где-то были, обметало росой.
