В том случае, когда некоторые следы вашей уникальности и после этого не исчезают со стенок, можно воспользоваться специальным ершиком, после чего хорошо бы воду еще раз слить.
Сделали? А теперь следует вымыть руки, размышляя о том, что ты совершил для тех, кто придет после тебя, все, что смог.
Ребята, это же ваш город!
Это город не только великих революций, во время которых не работает городская канализация.
В нем все больше и больше становится того, что называется туалетами.
Каждое кафе торопится обзавестись.
Все меньше становится неосвещенных подворотен, дворов и открытых подвалов.
А двери подъездов теперь спешат украсить себя кодовыми замками, подъезды – консьержками, а лифты теперь все чаще находятся рядом с теми же самыми консьержками, внимательно следящими за каждым встречным.
Я вам должен сообщить, что даже поэты, бродящие тут в основном по ночам, все реже посещают кусты индийской сирени.
А что делать? На этот город со всех сторон наступает культура. Она просто стремится сюда. Ее не остановить. Именно по этой причине он и стал недавно носить имя «культурной столицы».
Так что возникает положение. Оно теперь есть и у города, и у всех его жителей.
Пора соответствовать.
А недавно в одном туалете было вывешено такое объявление:
«Вне зависимости от результата слейте воду.
Если же результат превысил ваши ожидания, воспользуйтесь ершиком. Уборщица».
Видите, что происходит с уборщицами?
* * *
В селе Лезье-Сологубовка Ленинградской области есть кладбище немецких солдат.
Их там сорок тысяч лежат. Ухаживает за кладбищем православный священник.
Это правильно. Прах солдат должен быть захоронен.
Человеческие кости не должны лежать где попало.
Сколько еще их, и наших, и не наших, лежат где придется.
Солдат, выполняя приказ, на смерть идет. Без этого армии нет.
Зверства на войне были с обеих сторон. Об этом надо помнить всегда.
Но помнить без ненависти. Ненависть выжигает человека.
Она в атаке хороша, а в мирные дни прилична скорбь.
У меня воевали и отец, и дед. Когда я спрашивал своего отца о войне, он говорил: «Война – это грязь», – и больше ничего.
А на кладбище трава должна расти. Плотный зеленый газон.
Однажды я встречался с одним пожилым немцем в баре. Он говорил по-русски. Что-то он мне начал рассказывать, сейчас не помню, а я его перебил, сказал: «Прощаю Сталинград!» – и немец замолчал. Так и не проронил потом ни слова.
Глупый я тогда был, так что сейчас прошу у того немца прощение за ту свою грубость.
