Она с благодарностью выпила снотворное, сделав при этом гримасу, как ребенок, которому дали лекарство.
- Как вам кажется, я еще долго не смогу играть? Ах да, забыла... думать теперь надо совсем о другом. - Она протянула мне руку. - Посмотрите на это кольцо. Я замужем - разве не забавно? Ха, ха! Никто никогда не поймет - и это тоже забавно! Бедный дед! Причины не было никакой, поверьте - все я сама. Я вас и позвала, чтобы сказать это; ма сидит здесь, но она не в счет; почему ты не в счет, ма?
Лихорадка боролась со сном; Пейшнс откинула одеяло и то и дело чуть приподнимала свою худенькую руку, словно от этого ей становилось легче; глаза ее сделались огромными и наивными, как у ребенка; пламя свечи разгорелось и ярко светило.
- _Ему_ никто пусть не говорит - _никто_; обещайте!.. Если бы я не поскользнулась, тогда другое дело. Что бы случилось тогда? Вы не знаете, я тоже... Забавно! Вы думаете, я любила его? Без любви не выходят замуж, правда? Совсем без любви, я имею в виду. Но, понимаете, мне хотелось быть независимой; а он обещал взять меня с собой, а теперь, после всего, решил оставить! А я не хочу, чтобы меня оставляли, не могу! Когда я подошла к обрыву - к тому месту, которое сплошь заросло плющом, - прямо подо мной было море; я и подумала, что, если броситься отсюда, все сразу кончится; и полезла на уступ - оттуда мне казалось легче, но он был так высоко, что мне захотелось назад; и тут я поскользнулась; а теперь все болит... Когда все время болит, думать невозможно.
Я понял, что она впадает в забытье.
- Никто не может спасти вас от... самого себя. Ему не надо говорить... даже если... не надо... я не хочу... чтобы вы уходили, потому... - Веки ее сомкнулись, и она уснула.
Этим утром они, как видно, еще не знают, лучше ей или нет.
VI
Вторник, 9-ое августа.
Кажется, что прошло не три дня, а три недели с тех пор, как я написал все это. Как медленно течет время в доме, где лежит больной!.. Сегодня утром были доктора, они говорят, что жить ей осталось сорок часов. С той минуты, как она все узнала, с ее губ не сорвалось ни единой жалобы. С виду она совсем здорова; щеки ее еще не успели осунуться и поблекнуть. Сильных болей нет, но тело медленно цепенеет... Джон Форд пожелал, чтобы она непременно узнала правду. Сначала она лишь отвернулась к стене и вздохнула; а потом сказала бедной старушке Хопгуд, которая плакала навзрыд:
- Не плачь, ма, мне все равно.
Когда они ушли, она попросила скрипку. Велела держать ее, как ей было удобно, и провела смычком по струнам; но звуки у нее полились такие дрожащие и неуверенные, что она бросила смычок и разрыдалась. И с этого мгновения ни жалобы, ни стона...
