Даже сейчас она почувствовала, как у нее непроизвольно сжались челюсти при воспоминании об этом происшествии.
Что же касается участия ее отца в этом… Она понимала, что именно боли стали причиной его придирчивости в последние несколько лет. Отец временами был настолько раздражен, что, казалось, одно ее присутствие в доме вызывало его негодование, хотя она осталась единственным человеком в мире, который еще сохранил остатки привязанности к нему.
Ребекка часто задавалась вопросом, почему она продолжала оставаться преданной ему, получая в ответ так мало доброты. Ответ, как она полагала, был прост. Он ее отец, и он нездоров. Ей хотелось быть хорошей и послушной дочерью, терпеливой и понимающей его вздорный и сварливый характер. Она хотела, чтобы ему жилось комфортно, и делала для этого все, что могла. Ребекка искренне не желала, чтобы он оставался в одиночестве при всех своих болезнях, вспоминала времена, когда они были близки.
Но сейчас, из-за безумного обещания, данного им мистеру Раштону, вопреки ее желаниям все изменилось. Поступок отца трудно было совместить с состраданием к нему. Теперь все, что она могла сделать, это подумать, что из-за изоляции от внешнего мира он потерял ощущение реальности. Больше года он не покидал свой дом и не мог понять, что за границами его поместья шла другая жизнь. Он просто не представлял, что в Англии существовали другие мужчины, за одного из которых она могла выйти замуж. Отец стал настаивать, что ее долг — быть здесь, возле имения, — долг перед ним и титулом Крейтонов, потому что это был один из нескольких графских титулов, наследуемых по женской линии.
Ребекка разложила карнавальный костюм на кровати и подумала о том, как нелегко было бросить вызов отцу, сбежать, не сказав ему ни слова. Подразумевалось, что дочь обязана повиноваться отцу. Она знала это. Но выйти замуж за мистера Раштона? Девушка вздохнула. Возможно, в каком-то смысле она была благодарна за этот толчок к действию, поскольку слишком долго жила призрачной жизнью, без всякой радости, в мечтах и ярких надеждах на будущее, даже когда пребывание в доме рядом с отцом становилось невыносимым.
У нее никогда не было настоящего дебюта или волшебного первого сезона в лондонском свете, как у других девушек ее возраста, и она не приняла ни единого приглашения где-нибудь за пределами имения отца. Несколько сельских ярмарок и танцев под присмотром престарелой соседки было самое памятное, что ей удалось испытать.
