– Тебе нужны Танька-Фонарик и Борька Змей Горыныч.
– Кто? – Катарина отшатнулась.
– Да ты не смотри на меня так, я серьезно. Ступай к магазину, Фонарик с Борькой тама ошиваются.
Под взрыв пьяного хохота Копейкина поплелась к винному.
У входа толпились такие же жертвы горячительных напитков. Постояв в раздумьях минуты две, Катарина захотела уже плюнуть на все и вернуться домой. Но вовремя вспомнила умоляющий взгляд Арсения, и внутри ее что-то щелкнуло. «Ну уж нет, – сказала она самой себе, – если взялась за собственное расследование, то будь добра довести его до конца».
Вдохнув полной грудью морозного воздуха, Ката заголосила:
– Товарищи, кто из вас Танька-Фонарик и Борька Змей Горыныч?
Полагая, что пьянчуги обязательно поднимут ее на смех, она на всякий пожарный отошла на два шага назад. Но никто не засмеялся. Напротив, у всех были такие лица, будто здесь собрались не любители выпить, а по меньшей мере академики, готовящиеся к важному выступлению с трибуны.
Когда из толпы вышло «нечто», Катка сразу поняла – это Танька-Фонарик. Под глазами «красавицы» сияли два иссиня-черных «фонаря». Перекатывая во рту жвачку, Танька пробасила:
– Ну и че дальше? Какие дела у нас с тобой?
– Вы Фонарик?
– Не звезди зря, Фонарик я, Фонарик.
– А я Змей Горыныч, – прохрипел высоченный бугай в полинялой шапке-ушанке.
– Вы мне очень нужны, – затараторила Катка, – дело касается Аллы Денисовны.
Татьяна шмыгнула носом, быстро покосилась на Бориса и тоном, не предвещающим ничего хорошего, заявила:
– Я ничего не знаю, ничего не видела, и вообще иди своей дорогой.
– Я заплачу, – выпалила Катка.
– Платить будешь в магазине, – последовал ответ.
– Тогда куплю вам выпить.
– Во, блин, приставучая! Ну так че хошь от нас?
– Поговорить. Это очень важно.
Татьяна велела Борису отойти, а сама, подойдя к Копейкиной, зашептала:
– Алка была законченной стервой. Я с ней с самого лета в контрах. Поняла?
– А почему в контрах?
– Ха! Она у меня мужика отбить хотела. Борьку, чтоб его. В июне его день рождения праздновали, собрались у нас, сидим, гудим. А потом я на минутку из комнаты вышла, а когда вернулась, смотрю: она… – Татьяна начала выражаться непечатными словами. – В общем, Алка к Борьке прижималась. Стерва старая! Представляешь, полтинник справила, а к молодым лезла… А мой козел лыбится, ему-то приятно. Ну я ей, сучке, и устроила веселенькую жизнь – за шкирдон схватила и с лестницы спустила к такой-то матери. Все! С тех пор мы со стервой даже не здоровались. Она для меня умерла.
