Машину купить ты не мог, потому что надо было встать в очередь на машину на дивизии. Ты должен был подать заявку, и политотдел (сейчас это уже смешно, но тогда это все было серьезно) оценивал: достоин ли ты купить автомобиль, и если да, то только в этом случае тебе позволяли купить машину – тебя ставили в очередь. В ней можно было стоять годами. То же самое было и со всем остальным: гарнитуры, хрусталь и еще чего-то: сапоги и колготки, например. Все остальное можно было купить просто так. Оно было на уровне рыбацкой сети.
Покупаешь кусок рыбацкой сети (так примерно выглядела одежда), и ею оборачиваешься.
То есть деньги – это не деньги. Свои деньги ты мог только пропить. Вот влил себя – это твое.
А были еще и морские деньги. Пятьдесят пять рублей. А потом начинали платить так называемые боны. За поход давали примерно сорок пять– пятьдесят бон. Можно было пойти в магазин «Альбатрос» и там купить одежду или магнитофон.
А потом все рухнуло. То есть никаких денег вообще не осталось.
* * *
Была такая утонченная система неравенства. И человек от нее не хочет отказаться. Все осталось на своем месте.
Человек ставился на место, и за это он должен был быть благодарен стае.
Стая его поставила и стая имела на него права.
Блага не твои. Тебе это все дали подержать, поносить. Предательство не прощается.
То есть блат никто не отменял. Не было такого приказа: «Отменяю блат!».
Так что государство всегда было чиновным, чиновным и осталось. Чины, чины, чины.
* * *
Оказалось, что в невесомости космонавтов тошнит. Потом проходит. Но если не проходит, то значит, невесомость тебя не приняла. И кости в невесомости слабеют.
Надо все время тренироваться, но они все равно слабеют. Даже с тренировками.
Однажды наши возили американского космонавта, и он наотрез отказался на станции делать упражнения. Наши запросили американцев: что делать? Те посоветовались и говорят, мол, у нас демократия, это право человека – не хочет, не надо заставлять. Так он и пролетал без занятий. А потом, при приземлении не мог выйти из аппарата – ослабел.
* * *
При приземлении сильно бьет о землю, и это называется «мягкая посадка». Аппарат опускается на парашютах. Их там целая система. Но все равно бьет. У командира есть прибор: расстояние до земли. Он его сверяет с вертолетом. Вертолет сопровождения говорит ему: столько-то осталось. И за двадцать метров до земли командир командует: «Сгруппироваться!»
Надо сжаться – потом удар. Заранее же не сожмешься. Долго же не просидишь сжатым. Так что бьет.
