– Ты отпивала из его бокала? – спросила Эльвира Ивановна.
– Я отпивала из его бокала.
Они засмеялись, довольные тем, что он сейчас войдет и что все будет хорошо, как сад, который вечером поливают на даче, когда кончается жаркий день и отдыхаешь, глядя, как падает просто так влага на листья, как отрываются капли и как скользят.
– Мама.
– Что?
– Я его как-то не очень люблю.
– Ну и что? Для брака важно не это.
– В общем-то, это твой выбор.
– Да, это я привязала его к тебе, иначе бы он тебя бросил. Но ты бы знала, чего мне стоила эта манипуляция!
– Мама, зачем ты про это говоришь?
– Потому что.
Цветы, которые настороженно слушают, разворачиваясь и разворачиваясь в целлофане, и вода, стоящая рядом в хрустальной вазе.
– Потому что ты тоже должна узнать, – усмехнулась Эльвира Ивановна. – И ты это узнаешь. С ним, с ним наверняка.
– Да, мама… – покорно сказала Настя.
Это – для чего спят другие и для чего не спят.
Палец саднил, и Панночка стала сосать, думая про свои вислые груди, когда они еще были упругими и когда были тугими соски… Губы любовников и поцелуи, которые слаще славы, да, слаще славы. Эльвира вздохнула, план завершался, жених для Насти был найден, был пойман. «Он славный, этот Алексей, – усмехнулась Эльвира. – Он знает, что такое женщина, и он способен на восхищение». Она подошла к стене и провела по ней пальцами, один из которых был с надорванным ногтем, подражая движению Панночки, которая стояла на сцене в жарких сияющих лучах рампы, фата, фата, фата, белая полупрозрачная, через которую снова ебли, все, все ебли, весь зависший от восторга зал с задранными пятками, и адмиралы, и цари, и все, все телезрители, всего мира, всего земного шара, ее, старую, дряблую Эльвиру, вечно юную обнаженную, в одной лишь фате Эльвиру, не Эльвиру, а, а… Алексей, вы любите театр? Я вас научу, милый, милый Калибан, я вас научу, я так, так безумно люблю театр, смотрите, как кружится Панночка и как она заглядывает вам в глаза, Алексей, приходите к нам чаще, чаще, чаще…
Он бросил кольцо, и кольцо покатилось и стало кружиться, звеня, купленное на деньги приза, как и тогда, когда крупье строго посмотрел на него из-под бровей и когда были уже сделаны ставки и он успел все же поставить одновременно со словами крупье, слава богу, чуть раньше, вращение колеса жизни и неизбежность его выигрыша, сон, приснившийся накануне про возвращающегося орла, Панночка, не гони… Эльвира была на фотографии в летнем светлом платье, эта ее большая с большой косой голова, «о, эти миндалевидные очи!» – как часто повторяли, вздыхая, стареющие актеры, и эти ноги, эти мучительные, классные ноги, не стареющие никогда, дразнящие своей наготой и этой случайной полураздвинутостью.
