Потом Билли попросил:
— Давай подрочим друг другу. Пожалуйста. Давай подрочим.
Мы легли на спины, расставили ноги, наши тела соприкоснулись. Он взял мой член правой рукой, я взял его левой. Мы подрочили друг другу.
Билли закрыл глаза и стал говорить о джунглях. Я закрыл глаза и увидел Сэма. Наши фантазии связывали нас и разделяли.
Мы кончили, и Билли поцеловал меня.
— Вот так занимаются любовью крокодилы. Они не соприкасаются, они всегда сами по себе. Заперты в своих шкурах. Внутри их пылает страстный огонь, но они не ничего не показывают. Шкура, тяжелая, как броня, она защищает их. Они не протекают.
Мне хотелось уйти. Мне нужно было поговорить с Сэмом. Оставаться с Билли вдруг показалось мне совершенно бессмысленным. Но я не мог уйти. Я был привязан к нему. Накрепко. Он расцарапал мне спину, и эти царапины — знак, что я стал его собственностью; я был влюблен, я утопал в чужом огне.
И все же, закрывая глаза, я видел Сэма. Его мать приносит нам чай и тосты, солнце светит в окно, и я чувствую, как слезы наворачиваются от мысли, что я не с ним, не касаюсь его, что я лежу рядом с этим эгоистом Билли Кроу, который не любит меня, не понимает, но который хочет меня, хочет меня просто ради самого этого желания, ради драмы, которая называется любовным приключением.
Билли Кроу пренебрегает мной как личностью. Я статист в его сценарии. Подпорка для созданной им декорации. Как мне вырваться?
Собравшись с силами, я сказал:
— Мне надо идти. — И встал с кровати.
— Идти? Куда?
Только Билли имел право заканчивать свидание. Это он должен был сказать мне, чтобы я ушел. Если я что-то делал по-своему, он злился и обижался.
Я оделся.
— Можешь не возвращаться.
— Увидимся завтра, — сказал я.
— Слава Богу! — Сэм открыл дверь. — Я уж боялся, что ты не придешь. Ты так поздно. Я думал… даже не знаю, что я думал. Но я рад, что ты здесь.
— Я тоже рад.
Он закрыл дверь.
— Ну как твои дела?
— Неплохо. А твои?
— Я скучал по тебе целый день.
— И я скучал по тебе.
Мы ласкали друг друга так деликатно, так нежно. От его красоты мне хотелось плакать. Я видел наши отражения в зеркале. Мне казалось, что я обнимаю его, но в зеркале это он обнимал меня.
— Кто это там, Сэм? — раздался голос его матери.
— Это Доминик, мама.
— Ну-ка приведи его сюда. Дай-ка я на него посмотрю.
Мы вошли в гостиную. Она сидела у телевизора; чашка какао прикорнула на ручке кресла.
— Мы уж думали, ты не придешь, Дом.
— Простите. Я задержался. Отец неважно себя чувствует.
