Все делалось тихо, по возможности бесшумно. Люди разговаривали вполголоса, чтобы не нарушать особую атмосферу предбоевого ожидания. До меня доносились обрывки фраз:
— Тут такое дело — либо ты германа первым, либо герман тебя…
— У него на твою «бету» пять танков да десять пушек…
— Интересно, братцы, сколько в нашей роте завтра к ужину на довольствии останется…
И умолкли. Я шел дальше.
— Полгода прожили — невмоготу больше. Что ни вечер, скандал: где был, с кем гулял…
— Поезд тронулся. Она скок на подножку, поцеловала и обратно на перрон. Первый раз поцеловала. Теперь, может, и последний…
— Ты бы лучше стихи про рощи почитал…
— Стихи? Это можно:
Брэнгельских рощ
Прохладна тень,
Незыблем сон лесной,
Здесь тьма и лень,
Здесь полон день
Весной и тишиной…
Так я дошел до оврага и по доносившемуся запаху понял: там стоит кухня. Почувствовал, что зверски, безудержно хочу есть. Во рту ничего не было с самого утра.
Около кухни на брезенте сидело человек пять. Голос рассказчика и рассказ его мне показались знакомыми; Но фамилию я не мог припомнить.
Меня заметили. Говоривший громко крикнул:
— Кто идет?
Я назвался.
— Здравствуйте, товарищ бригадный комиссар. Пока суть да дело, с кухонным нарядом лясы точу.
Теперь я узнал сержанта Степана Бородулина. В Финляндии он сумел то, что никому почти не удавалось, — захватил в плен офицера. Повара наградили орденом, назначили командиром орудия, сделали участником всех слетов и совещаний. Бородулин оказался неплохим оратором. Его посылали выступать в батальонах, полках. Однако ему вскоре надоело «сладкое бремя славы». Он явился к Вилкову и попросил опять назначить на кухню: «Это — мое дело, а командир орудия из меня, как простите, из пальца — панорама. Опытом делиться больше не желаю. Я не граммофонная пластинка. Поймал одного финна, а рассказываю сто раз».
Так орденоносец Бородулин вернулся в свое первоначальное состояние — снова стал кашеваром. Но сейчас, накануне боя, в нем проснулся разведчик.
— Может, задание есть, товарищ комиссар?
— Задания нет. Одна просьба, и та личная. Дайте чего-нибудь поесть.
Бородулин вручил мне дымящийся котелок с торчащей ложкой и кусок черного хлеба, покрытого ломтем сала.
— Приказания какие будут? А то я тут молодежи случай один поучительный привожу.
— Ну и приводите.
Я присел с краю на брезент и занялся кашей. Случай был все тот же. Я ловил знакомые фразы.
— Лида, провожая, говорит: не можешь быть, как Чапаев, будь, как Петька… Я обед командирам ношу и что ни день, одно слышу — «языка», «языка» надо… Прошусь в разведку раз, прошусь другой — не слушают. Личную жизнь, говорю, погубите. Лида меня без ордена до себя не допустит. Наконец, разрешили. План у меня верный был. Должен же кто-нибудь из дота ночью выйти, давление сбросить…
