Ядрейка полез в кусты, птичью голову выволок. Длинный клюв у него треснул, хохолок на затылке растрепался. Смотрит Ядрейка на птичью голову, говорит:
— Эх, опять сначала начинать!
Еван сидит бледный, челюсти сжал, скулы желваками выступили. Прямо перед собой смотрит, ничего не видит. Обезумел.
— Что же, — говорит Ядрейка. — Долго ли нам здесь сидеть? Слезами горю не поможешь. Надо нам из леса выбираться, людское поселение искать. Поскачем, попляшем, опять заживем по-прежнему.
А Еван не слышит. Сидит, дышит тяжело, рукой за сердце схватился.
— Ох, Вахрушка, — говорит Ядрейка, — подбери черепок побольше, набери воды из родничка. Надо его водой спрыснуть.
Спрыснули Евана водой, он глазами захлопал, утерся, вздохнул и говорит:
— Испить дайте!
Вахрушка еще водицы зачерпнул. Еван отпил, поднялся и говорит:
— Ну, пошли!
Пошли они. Что уж там рассказывать, как они шли. Леса-то дремучие, непроходимые. А они идут.
Ягодой питались: черникой, голубикой и земляникой. Глухоманью пробираясь, рубахи все оборвали, руки-ноги исцарапали — саднили. Обессилели вовсе.
А Еван упрямо все вперед прет. Как Ядрейка с Вахрушкой захотят прилечь отдохнуть, Еван побелеет весь, оскалится, брови нахмурит, прикрикнет:
— Пошли, пошли!
А они едва ноги тащат.
Тут бы им заблудиться и вовсе погибнуть, да еще на второй день к вечеру набрели они на ручеек и пошли по его течению. А еще через сутки вывел их ручеек к берегу реки.
На том берегу, на крутом, стены высокие земляные насыпаны, частоколом деревянными утыканы. А над стенами маковку деревянной церковки видать. И по крутому склону два монашка муравьями карабкаются вверх, воду из реки на коромыслах тащат.
А у ближнего бережка сидит в лодке монашек маленький, старенький, сморщенный. Подрясник на нем от годов порыжел. Бороденка белая, в три волоска. Сидит монашек, удочку закинул, с поплавка глаз не сводит.
Поплавок встанет, ляжет, — привстал и под воду ушел. Монашек заторопился, вскочил, схватился за удилище обеими руками, тащит изо всех сил через плечо на выброс. А рыбина, знать, тяжелая, удилище негнуткое, скрипит — сейчас треснет, сейчас рыба уйдет.
Не выдержал Ядрейка, как был, кинулся в реку, вода ему по пояс. Ухватил Ядрейка рыбину, пальцы ей под жабры засунул, к животу прижал. Она скользкая, колючая, весь живот, проклятая, исцарапала. А монах удочку к себе тянет.
Удилище треснуло, леска порвалась, Ядрейка от толчка навзничь упал. Однако же рыбину не выпустил, поднялся, весь мокрый, рыба ему хвостом по бокам бьет.
