— Спасибо, — сказала Кимберли и направилась к выходу из столовой, но задержалась и сказала: — Может быть, это серебро стоит сначала протереть, а уж потом ставить на стол.
Гертруда замерла… ровно на секунду. Кимберли показалось, что она хочет что-то сказать, но домоправительница молча взяла подсвечник и вышла с ним из комнаты.
«Ну вот, — подумала Кимберли, — уже двое, кого бы мне хотелось вышвырнуть отсюда».
Эзру она нашла в уголке для завтрака. Он торопливо поглощал рогалики, сливочный сыр, сок и кофе. День выдался солнечный. Из окон открывался прекрасный вид на текущую далеко внизу Ист-Ривер, на лежащий еще дальше Квинс. Кимберли и не подозревала, что отсюда можно было увидеть старый дом, в котором она снимала квартирку, когда только приехала в Нью-Йорк с короной «Мисс Милуоки» в шерстяной сумке.
— Доброе утро, Эзра! — приветливо сказала Кимберли. — Хорошо спалось?
— Да, очень хорошо.
Хотя по его виду этого нельзя было сказать. Он не побрился, под глазами набухли мешки, и вообще для парня, который столько лет провел на Ближнем Востоке — там ведь должно быть жарко и солнечно? — кожа у него была нездорово-бледной. «В тени под скалой он там жил, что ли?» — подумала Кимберли.
— Ты не возражаешь, если я к тебе присоединюсь?
— Вовсе нет, — ответил Эзра, хотя по лицу было видно, что ему это совсем не в радость.
Для Кимберли это тоже было испытанием, но если она хотела подружиться с этим… отпрыском и выяснить, что же на самом деле происходит, — это был как раз подходящий случай.
— Ты видел отца утром, до того, как он уехал?
— Несколько минут. Он сказал, что мы поговорим вечером.
Кимберли уселась за маленький стеклянный столик, а когда вошла Гертруда, спросила у нее, где кухарка.
— Ужин вчера закончился так поздно, что я разрешила ей прийти к полудню.
— О, если так, то мне придется попросить тебя приготовить мой обычный завтрак — маленькую пиалу гранолы со свежими фруктами, йогурт без добавок и черный кофе.
— Не хочешь еще чего-нибудь, Эзра? — никак не отреагировав на просьбу Кимберли, спросила Гертруда. — Может быть, сварить тебе яиц так, как ты любил, с крошеной мацой?
Кимберли была не глупа. Она прекрасно поняла, что Гертруда медлит нарочно, демонстрирует неповиновение, но также она поняла, что сейчас лучше помолчать.
— Спасибо, Гертруда, больше ничего не нужно, — ответил Эзра.
Домоправительница наконец отвернулась и, шурша подолом длинной черной юбки, задевавшим ее толстые лодыжки, ушла на кухню. Кимберли услышала шум, доносившийся оттуда, и даже это ее раздражало.
