- Вот как? Позаботьтесь, чтобы их устроили поудобнее. А Эдриена попросите ко мне.
Когда, час спустя, он снова открыл глаза, перед ним, в ногах постели, сидел его племянник Эдриен. Некоторое время епископ пристально и с несколько неожиданным удивлением смотрел на его увенчанную седой шевелюрой голову, словно племянник, чье худое, смуглое, с тонкими чертами лицо было изборождено глубокими морщинами, оказался старше, чем он ожидал. Затем, приподняв брови, с той же чуть иронической ноткой в слабеющем голосе заговорил:
- Как мило с твоей стороны, дорогой Эдриен, что ты приехал. Сядь-ка поближе. Вот так. Сил у меня мало, но те, что остались, я хотел бы употребить тебе на пользу, хотя ты, может быть, и предположишь противное. Придется сразу сказать тебе все или уж ничего не говорить. Ты - не духовное лицо. Поэтому то, что я обязан сказать, скажу словами светского человека - каким я и сам был когда-то, может быть - всегда. До меня дошли слухи, что у тебя есть, как бы это выразиться, привязанность. Ты увлечен женщиной, на которой не можешь жениться. Так ли это?
Доброе морщинистое лицо племянника стало трогательно озабоченным.
- Так, дядя Катберт. Сожалею, если это огорчает вас.
- Чувство взаимное?
Племянник пожал плечами.
- Дорогой Эдриен, теперь, конечно, не так смотрят на вещи, как в годы моей юности, но брак все еще остается святыней. Впрочем, это дело твоей совести. Речь идет о другом. Дай-ка мне воды.
Глотнув из поданного племянником стакана, епископ продолжал все более слабеющим голосом:
- С тех пор как умер твой отец, я был всем вам в какой-то мере in loco parentis [1] и, смею надеяться, главным хранителем традиций, священных для тех, кто носит наше имя - древнее и славное имя, должен я сказать. Известное наследственное чувство долга - это все, что осталось теперь у старинных родов. То, что можно извинить в юноше, непростительно в зрелом человеке, тем более когда он занимает такое положение, как ты. Мне было бы горько расстаться с жизнью, зная, что пресса не сегодня-завтра начнет трепать наше имя, что оно станет предметом пересудов. Прости за вмешательство в твою личную жизнь. Мне пора попрощаться с вами. Передай всем мое благословение. Боюсь, что оно немногого стоит. Звать никого не надо, - так легче. Прощай, милый Эдриен, прощай!
Голос упал до шепота. Говоривший закрыл глаза. Эдриен постоял еще с минуту, глядя на заострившееся восковое лицо; потом, высокий, чуть ссутуленный, на цыпочках подошел к двери, открыл ее и вышел.
