— Суд прошений забирает все твое время.>[2] А еще то, что ты стал барристером высшего ранга. Я никогда не сомневалась в том, что ты когда-нибудь достигнешь подобных высот.
— Да, — улыбнулся я. — И это хорошая работа. Уже больше года прошло с тех пор, как архиепископ Кранмер назначил меня одним из двух барристеров, защищающих в суде интересы бедняков, а с этим назначением пришло и звание барристера высшего ранга. Никогда раньше я не получал такого удовольствия от своей работы. Но должен признаться, нагрузка весьма велика, а клиенты… Что ж, бедность не делает людей ни добрей, ни покладистей.
— Она этого и не может! — с горячностью подхватила Дороти. — Бедность — это проклятие!
— Но я не жалуюсь. Даже эта работа бывает разной.
Я помолчал.
— Вот как раз сейчас у меня появилось новое дело. Мальчика упрятали в Бедлам.>[3] Завтра я встречаюсь с его родителями.
— В Пальмовое воскресенье?
— Дело не терпит отлагательств.
— Понятно. Сумасшедший клиент.
— Сумасшедший он или нет, еще предстоит выяснить. Его отправили туда по приказу Тайного совета. Это одно из самых странных дел, которые мне только попадались. Весьма, весьма интересное, хотя, признаюсь, связываться с Тайным советом мне бы не хотелось.
— Ты обеспечишь торжество правосудия, я в этом не сомневаюсь.
Дороти положила ладонь мне на плечо.
— Мэтью!
Рядом со мной внезапно возник Роджер и горячо пожал мою руку. Он был невысок и гибок, с худым, но красивым лицом, не знающими покоя голубыми глазами и черной шевелюрой, уже начинавшей редеть. Его, как всегда, переполняла энергия. Даже несмотря на то, что Дороти досталась ему, я любил этого человека всей душой.
— Я слышал, вы получили письмо от Сэмюеля? — спросил я.
— Ага, написал, чертенок! Наконец-то!
— Меня ждут дела на кухне, — проговорила Дороти. — Скоро увидимся, Мэтью. Поговори пока с Роджером, у него есть интересная идея.
Я проводил ее легким поклоном, снова повернулся к Роджеру и тихо спросил:
— Ну что, как твои дела?
Он тоже понизил голос.
— Со мной такого больше не было, но я был бы рад повидаться с твоим другом доктором.
— Я заметил, как ты резко отвел глаза в сторону, когда во время спектакля Блуд скрючился на сцене.
— Да, это пугает меня, Мэтью.
Вид у него вдруг стал беспомощным и беззащитным, как у ребенка.
На протяжении последних недель Роджер несколько раз без всяких видимых причин терял сознание и падал в обморок. Он боялся, что у него начинается падучая — ужасная болезнь, которая заставляет здорового с виду человека ни с того ни с сего валиться на землю, корчиться и рычать, аки зверь. Болезнь неизлечимая, которую одни считают разновидностью временного умопомешательства, другие — свидетельством одержимости дьяволом. То, что приступ мог начаться в любой момент, заставляло людей сторониться больных этим недугом, и уж, по крайней мере, ни о какой карьере юриста для них и речи быть не могло.
